Гермиона сглотнула. Неужели новый мир так сильно изменил его?
– Он их убил? – тихо проговорила она.
– Насколько я слышал, не сразу. Кто-то про пытки говорит, а кто-то про зверские эксперименты, которых их тела не выдержали, – сказал Долохов, а заметив, что Гермиона начала бледнеть, продолжил: – Поэтому не испытывай его, лапонька. Драккл его знает, что у него там в башке щелкнет от твоих слов… – Долохов отвернулся в сторону и, напряженно всматриваясь куда-то, добавил: – К тому же, у тебя тут и так врагов хватает.
Гермиона проследила за его взглядом и увидела Джагсона, который в этот момент подходил к компании гостей, стоящих недалеко от входа.
– Мда, неплохо ты ему саданула, лапонька, – Долохов усмехнулся.
Даже с такого немалого расстояния можно было увидеть уродливый шрам, который Гермиона оставила Пожирателю на прощание в свой последний день в Азкабане.
– Чем ты ранила его, кстати?
– Той железной тарелкой, в которой появлялась еда, – ответила Гермиона.
– Это объясняет, почему остался шрам – в Азкабане все пропитано многовековой магией. Но не помню, чтобы тарелка была настолько острой.
– Я заточила ее край о камни.
После этих ее слов глаза Долохова задорно блеснули, и он рассмеялся. И этот смех был таким простым и искренним, что Гермиона растерялась. Видеть его таким непосредственным было странно и непривычно. Не зная, как реагировать, она слегка покраснела и смущенно отвернулась, после чего заметила, что Джагсон, не мигая, смотрит прямо на нее. Явно недвусмысленное выражение его лица заставило девушку почувствовать себя неуютно. Долохов прав, она нажила себе еще одного врага. Но после услышанного о Малфое, она даже не знала, кто страшнее – новый враг, которого она совсем не знает, или старый недруг, о котором она узнала слишком много.
Прошло всего полчаса, а Гермиона уже почти задыхалась. Ловить на себе взгляды, выслушивать насмешки и видеть перешептывания всех вокруг было намного сложнее, чем она ожидала. В поисках хоть какой-то поддержки, Гермиона мертвой хваткой вцепилась в стоящего рядом Долохова и пыталась сконцентрироваться на лимонной воде, которую пила бокал за бокалом.
Нахождение рядом Пожирателя Смерти, которого боялись практически все присутствующие, помогло Гермионе избежать общения с Пэнси Паркинсон, которая лишь издалека, стоя рядом с Дафной Гринграсс, сверлила ее злобным взглядом, и Грегори Гойлом, жадно разглядывающим ее ноги.
Кроме того, похоже, Долохов и сам был не в восторге от повышенного внимания к его грязнокровке, поэтому пресекал любые, даже самые слабые попытки кого-то из гостей задеть ее. Но, когда подошедший к ним Мальсибер бросил скабрезную шуточку в ее сторону, и Гермиона впилась пальцами в его предплечье с такой силой, что, казалось, сейчас проникнет под кожу, он демонстративно указал ей на диван, где сидели другие рабыни.
Антонин надеялся, что хоть какое-то время его девочка сможет почувствовать себя более-менее расслабленно. К тому же он не сомневался, что она наверняка захочет увидеться со старыми школьными друзьями.
Гермиона очень старалась скрыть волнение, охватившее ее, пока она шла к дивану, где сидели Лаванда и Чжоу в компании трех девушек, с которыми не была знакома. Когда она была в паре метров от них, сидящие перевели на нее взгляд.
– Привет! – выдохнула Гермиона, подойдя к девушкам.
– Привет, Гермиона, – отозвалась Чжоу, слабо улыбнувшись. – Присядешь?
Гермиона опустилась на свободное место с краю и сцепила ладони, чувствуя неловкость и волнение.
Все взгляды сейчас были прикованы к ней, и она не была уверена, как на это реагировать. А еще она не знала, что сказать. Точнее, ей хотелось о стольком спросить девушек, но она не знала, с чего начать. Неловкое молчание разрушила Чжоу.
– Гермиона, как ты? – спросила она.
Гриффиндорка задумалась. Что она должна сказать? Она в рабстве, как и они. Она испытывает унижение каждый день, она находится в плену постоянного страха, ей снятся кошмары о погибших друзьях, ее тяготят моральные муки. Чем из этого она должна поделиться? Она была уверена, что ее проблемы не уникальны и каждая из сидящих тут девушек испытывает то же самое.
– Лаванда сказала, тебя бросили в Азкабан после торгов, а потом, как мы слышали, тебя купил Долохов.
– Да. Это правда, – слабо отозвалась Гермиона.
– Ты можешь поделиться с нами всем, что у тебя на душе, – продолжила Чжоу, накрыв ладонью ее руки в поддерживающем жесте. – У нас у всех своя боль. И, знаешь, когда расскажешь кому-то, становится немного легче.
– Ну, он…. Каждый день насилует меня и…. – Гермиона запнулась, подбирая слова, а потом продолжила, изучая свои колени, – заставляет меня… испытывать оргазм…. Это так… унизительно.
На секунду воцарилась тишина. Не услышав ответной реакции на свои слова, Гермиона вскинула голову, посмотрев на девушек, которые изучали ее с напряженными лицами. Первой тишину нарушила Лаванда, с какой-то совершенно не скрываемой злостью, бросив:
– И это все? Ты ждешь, что мы тебя пожалеем что ли?
Гермиона недоуменно уставилась на девушку. А та, тем временем продолжила:
– Посмотрите на нее. Страдалица ты наша. Ее, видите ли, заставляют кончать.
– Лаванда, не надо так, – попыталась урезонить ее Чжоу.
– Почему это не надо? – не унималась Браун. – Мы тут все вынуждены ублажать этих извращенцев, терпя регулярные побои, пока верная подруга спасителя магического мира развлекается в постели с Пожирателем Смерти.
– Все не так! – воскликнула Гермиона, сжав вспотевшие от нервозности ладони в кулаки. – Я вовсе не развлекаюсь! Меня так же насилуют каждый день!
– Да уж явно не так же, раз тебе твой хозяин разрешает получать оргазм, – сквозь зубы проговорила Лаванда.
– Но это же… неконтролируемая физиологическая реакция, – едва прошептала Гермиона. – Как можно ее запретить?
От этих слов Лаванда, казалось, чуть не взорвалась. Ее лицо покраснело от явно испытываемой ею ярости, и она прошипела:
– Знаешь, нашим хозяевам как-то наплевать, можем мы это контролировать или нет. Вот Марту, – Лаванда указала на девушку, сидящую рядом с Чжоу, – ее хозяин Эйвери подвергает Круциатусу, если она кончает без его разрешения. А Эллис, – она кивнула на девушку рядом с Мартой, – Мальсибер избивает до потери сознания за эту провинность. Так что, нет, Грейнджер, наши хозяева совершенно точно иначе смотрят на эту «неконтролируемую физиологическую реакцию», – вдруг лицо Лаванды приобрело какое-то задумчивое выражение, и она продолжила: – Мне повезло больше всех, наверное. Мои хозяева, Родольфус и Рабастан Лестрейнджи, раньше тоже наказывали меня, а потом перестали. Им понравилось смотреть, как я кончаю от грубого секса. Они даже пичкают меня стимуляторами, чтобы повысить чувствительность и усилить оргазм. Знаешь, меня иногда так накрывает от всех этих зелий, что я готова кожу с себя сдирать, лишь бы почувствовать член внутри, – девушка горько усмехнулась. – Раньше я думала, что не проживу долго, но потом Рабастан сказал, что по приказу Темного Лорда я, как чистокровная, должна родить ребенка. И теперь они перестали избивать меня до кровавых разводов. Теперь они просто трахают меня в разных омерзительных позах при первой же возможности, чтобы я скорее забеременела. Так они хотят выслужиться перед Повелителем.
Гермиона сильнее сжала кулаки, молча продолжая смотреть на девушку растерянным взглядом. Все ее тело сковал шок, но, кажется, Лаванде выражение ее лица показалось слишком спокойным, потому что через пару секунд ее глаза сузились, свирепо буравя Гермиону.
– Знаешь, Грейнджер, моя история лишь одна из многих. И не самая страшная. Когда пару недель назад я видела Джинни Уизли, я поняла, что мне еще повезло с хозяевами.
– Джинни? – переспросила Гермиона.
Значит, она жива.
– Да, Джинни. Уж не знаю, что там с ней делает Макнейр, но очевидно, что-то страшное, раз она безропотно выполняет его команды, словно дрессированная собачонка.
Гермиона сглотнула.
– Я еще много чего могу рассказать, от чего у тебя волосы дыбом встанут. Но ты вряд ли поймешь кого-то из нас. Ведь ты тут только слушатель, а мы в этих рассказах живем.