– Они нажрались, сцепились из-за шлюхи и вырубили друг друга.
– А как же Малфой? Он все знает.
– Я поговорю с ним. Мне есть, что предложить ему за молчание.
Мягкое тепло обволакивало ее всю, и на какой-то миг ей показалось, что она до сих пор без сознания. То расслабленное состояние, в котором она сейчас находилась никак не вязалось с последним, что она помнила. Боль от удара кнутом. Нестерпимо острая и одновременно обжигающая, словно прикосновение раскаленной кочерги. Боль, похожая на ту, что она испытала от кинжала Беллатрисы, только мучительнее.
Приготовившись встретить реальность лицом к лицу, Гермиона резко распахнула глаза.
Она была дома. Точнее, в поместье Долохова. Это место – не ее дом. Это темница, клетка. Она тут пленница, а не владелица.
Воспоминания о недавних событиях вихрем закрутились в ее голове.
Долохов. Он был там. Он остановил Джагсона. Он спас ее.
Глупости! Он просто отстаивал свою собственность. Ему плевать на тебя.
Или не плевать? Девочки рассказали, как они страдают в руках своих хозяев. Долохов был другим. Он все время был мягок с ней. Даже в момент изнасилования, он ни разу не сделал ей больно намеренно. А боль, которую нанес случайно, старался сгладить – ласками, касаниями, поцелуями.
Она ненавидела оргазмы от его манипуляций, стыдилась своего удовольствия. Но Лаванда сказала, что других девушек наказывают за оргазм. А Долохов… Он хотел, чтобы ей было хорошо. Он старался сделать ей приятно. Каждый раз.
Гермиона медленно привстала на постели и откинула одеяло. Раны, которые точно должны были остаться на ее теле после магического кнута Джагсона, были полностью залечены. Остались лишь слабые белые ниточки шрамов. Она раздвинула ноги. Там внизу все тоже было в порядке. Аккуратно она прикоснулась к половым губам. Едва ощутимый дискомфорт, как от синяка, но нет острой боли или жжения, которых она ожидала.
Будто ничего не было.
Он вылечил ее. Позаботился о ней. Зачем?
Может, она ошибается на его счет?
– Что за руну ты на него наложил? – спросил Роули, когда они сели в массивные кресла у камина в гостиной, держа огневиски в граненых стаканах.
– Ту, которая навсегда отобьет у него желание совать свой член в дырку чужой девки, – с усмешкой произнес Антонин.
– Значит, все настолько серьезно, – сказал Торфинн, задумчиво посмотрев в камин.
– О чем ты? – Антонин залпом опустошил стакан и, нахмурившись, посмотрел на собеседника.
– Я о твоей привязанности к грязнокровке, – Торфинн перевел спокойный взгляд на Долохова.
– Да нет, я просто…
– Что ты просто? Просто защищал свою собственность? – Торфинн усмехнулся. – Думаешь, я в это поверю, после того, что видел сегодня? То, как ты кинулся к ней. То, как ты пытал Джагсона.
Антонин сдавил пальцами стакан. Он проявил слабость. И опять из-за грязнокровки.
– Никто не должен… – начал он, но Торфинн лишь отмахнулся.
– Мне это можешь не говорить. Разумеется, я никому ничего не растреплю. Но тебе нужно быть осторожнее. Все слишком явно, Тони, – Роули смерил его напряженным взглядом. – Хрен с ним с Джагсоном, плевать и на остальных. Но ты представь, если Темный Лорд все поймет? Думаешь, он просто забудет об этом, услышав твои оправдания про магическую связь?
Антонин отвернулся к стене, где висел портрет его тетки. Она всегда была довольно жесткой женщиной и редко улыбалась. Поэтому все ее портреты были такими же – жесткими, холодными, без тени улыбки. Но сейчас Антонину казалось, будто она смотрит осуждающе именно на него.
– Кстати, о Темном Лорде, – продолжил Роули, и Антонин перевел на него взгляд. – Ты уже сообщил грязнокровке, что ее ждет?
Долохов шумно выдохнул.
– Пока нет.
– Тони, ты должен ей сказать. Это будет уже послезавтра.
– Думаешь, я этого не понимаю? – взорвался Антонин. – Это, знаешь ли, не одна из тех новостей, которую можно сообщить за обедом. «Передай, пожалуйста, соль. Кстати, Темный Лорд приказал стерилизовать всех грязнокровок. Так что в понедельник у тебя операция…»
– ЧТО? – вопрос с ярко выраженными нотками истерики в голосе разнесся по гостиной.
Мужчины синхронно обернулись на звук.
Двери были распахнуты, в проеме, укутавшись в плед, стояла Гермиона. На ее лице явственно читался шок с примесью страха.
Заклятье оцепенения схлынуло, и Луна, наконец-то, смогла подняться с постели. Она подошла к окну – была уже ночь. Значит, вечеринка скоро закончится и, вероятно, Драко придет поприветствовать ее.
Если это можно так назвать.
Луна не знала, чего ожидать от него. С одной стороны, она хорошо помнила того Малфоя, который приносил еду и морально поддерживал ее, когда она была заточена в подвале Мэнора. Но, с другой, она знала не понаслышке, что люди меняются. Измениться мог и Драко.
Где-то через полчаса ручка двери щелкнула, и та распахнулась. Луна, которая в тот момент сидела на кровати, ощутимо подрагивая от нервного напряжения, повернулась ко входу.
Хозяин поместья прошел в комнату и остановился в трех метрах от девушки.
– Лавгуд, – сказал он безэмоционально, его лицо было пустой, нечитаемой маской.
Сейчас он ничем не отличался от того надменного юноши, которым был в стенах Хогвартса. А еще он очень напоминал своего отца.
– Здравствуй, Драко Малфой, – произнесла Луна с мягкой улыбкой на губах.
Комментарий к Глава 7. Малфой Мэнор Да уж, у Гермионы был тяжелый день... А вечером полный нокдаун. Но не оставляем надежду и верим в Антонина 💪
Признавайтесь, кто заметил отсылку к фанфик-трейлеру "Ее взгляд"? Я, наконец-то, дошла до той главы, откуда взяла основу для него :)
АНОНС к следующей главе:
На пути к неизбежному Гермиона встречает старого знакомого, а Антонин все ближе подбирается к цели.
========== Глава 8. Приказ ==========
Ты – это то, что ты делаешь (с)
Это случится сегодня в полдень. Время выбрано будто бы для казни. Но ведь это тоже в какой-то степени казнь, не так ли? Сегодня она лишится возможности иметь детей. Лишится навсегда. И это будет означать, что даже если когда-нибудь Волдеморта скинут с трона, ее жизнь никогда не станет прежней.
Вечером в субботу, после того, как услышала приговор, она убежала в свою комнату, закрылась в ванной и прорыдала до самого утра, а потом уснула прямо на холодном мраморном полу около ванны.
Вчера она сначала пыталась убедить его, что будет внимательна при приеме контрацептивного зелья. Ее аргументы не возымели на Долохова никакого эффекта. Тогда она начала умолять, спрятав гордость так далеко, как могла.
Но Долохов был непреклонен. Он презрительно отводил взгляд, стараясь лишний раз не смотреть на грязнокровку. Долохов бы цепным псом Волдеморта, для него приказ Повелителя – закон, который нарушить невозможно.
Этой ночью Гермиона так и не смогла уснуть. К счастью, Долохов не пришел к ней вечером, и она могла спокойно пролежать в постели до самого утра, наедине со своими мыслями.
С первыми лучами солнца девушка заставила себя встать с постели и умыться. Глупо пытаться избежать неизбежного. Как там говорят? Перед смертью не надышишься.
Надо сказать, она чувствовала себя абсолютной идиоткой из-за тех мыслей, что были у нее в субботу. Да, она была полной дурой, когда думала, что в Долохове есть хоть что-то человеческое, что ему есть хоть какое-то дело до нее, до ее чувств, до ее переживаний. Но теперь она убедились окончательно, что он просто монстр, злой и безжалостный.
Она решила для себя, что нужно принять то, что сегодня произойдет. Она не сможет привести в этот мир нового человечка, но она может внести лепту в разрушение режима Темного Лорда – для чужих детей, для будущих поколений.
Промокнув лицо полотенцем, она взглянула в изможденное лицо в отражении. Из жалости к себе, слезы скопились в глазах. Но она не позволила им пролиться. Гермиона наспех расчесала свои непослушные локоны, а потом заплела их в тугую косу.
Сегодня ее личный монстр отведет ее в Министерство и, как знать, может она найдет там что-то, что поможет ей начать борьбу.