Внезапно Долохов грубо схватил девушку за волосы, намотав локоны на кулак, и дернул на себя, чем вызвал ее жалобный писк. Мужчина склонился к самому лицу дрожащей Гермионы и холодно, выделяя каждое слово, проговорил:
– Что я тебе сказал? Это приказ.
Смотря в отливающие стальным блеском глаза Долохова, Гермиона всхлипнула.
– Либо ты сейчас сама сядешь на кушетку,– продолжил он, – либо я наложу Империус и приправлю его порцией Круциатуса, который напомнит тебе, где твое место. Что выбираешь, грязнокровка?
Хватка на волосах ослабла, и Гермиона смогла выпрямиться. Когда Долохов отпустил ее, она медленно, на ватных ногах подошла к кушетке и села на нее. К ней подошла целительница и протянула пузырек со словами:
– Выпейте.
– Что это? – спросила Гермиона, дрожащими руками принимая из рук женщины зелье.
– Выпейте, – снова повторила целительница, и Гермиона нахмурилась.
– Пей это чертово зелье, грязнокровка! – рявкнул Долохов. – Иначе, клянусь, я собственноручно волью его тебе в глотку.
Девушка судорожно вздохнула и залпом опустошила пузырек, вернув целительнице пустую емкость.
– Ложитесь, – произнесла целительница, достав волшебную палочку.
Гермиона легла на кушетку и вцепилась пальцами в простыню. Целительница взмахнула палочкой, и на сотые доли секунды перед глазами у Гермионы возникло лицо маленькой девочки, мило ей улыбающейся. Девочки, которую этот мир никогда не увидит.
Она почувствовала надрез где-то внутри, но острая боль, возникшая резко и неожиданно, тут же отступила. Гермиона сообразила, что та мутно-зеленая жидкость, которую она выпила, была, вероятно, зельем мгновенного заживления ран.
– Процедура завершена, – констатировала целительница, а потом повернулась к Долохову и добавила: – Пожалуйста, распишитесь в журнале в подтверждение.
Вот и всё.
Пожиратель подошел к столу и, взяв перо, оставил подпись в той части журнала, где указала целительница.
Последующее произошло для Гермионы как в тумане. Она очень смутно помнила, как Долохов схватил ее за предплечье и заставил встать с кушетки. Потом они прошли по коридору к центральному атриуму и по каминной сети добрались до точки аппарации, откуда переместились прямиком в поместье.
Девушка начала приходить в себя лишь когда они оказались в гостиной. Пожиратель Смерти выпустил ее из рук, и она попятилась от него на пару шагов.
Руки дрожали, сердце неистово колотилось в груди. Она никак не могла поверить, что все кончено.
– Лапонька… – начал Долохов, но замолк, встретившись со свирепым взглядом медовых глаз.
– Я. Ненавижу. Тебя, – процедила Гермиона сквозь зубы, делая акцент на каждом слове.
Ее голос подрагивал, лицо было белым, как мел.
– Ты – монстр, – продолжила она. – И, может, это будет стоить мне жизни, но я добьюсь того, чтобы ты заплатил за все, что сделал.
Долохов двинулся к ней, и Гермиона отскочила на шаг.
– Не подходи ко мне! – вскрикнула она. – Не смей ко мне прикасаться!
Когда мужчина вновь предпринял попытку подойти, она развернулась и метнулась прочь. Но Долохов оказался расторопнее девушки, измученной затяжным стрессом. Он в несколько шагов догнал ее и, обхватив рукой в районе талии, прижал спиной к своей груди. Гермиона начала яростно брыкаться, крики, вырывающиеся из ее горла, смешались с истеричными рыданиями. Мужчина продолжал удерживать ее, пока она не выдохлась и не обмякла в его руках.
– Пусти, – слабо проговорила она, вцепившись пальцами в его руку, которая удерживала ее железной хваткой.
– Ну, все, лапонька, успокойся, – мягко прошептал Долохов ей на ухо.
– Я тебя ненавижу, – повторила Гермиона сквозь слезы и снова дернулась.
– Я знаю, лапонька, – снова с совершенно неуместной в данный момент нежностью в голосе сказал Долохов, а потом добавил: – Послушай меня сейчас внимательно. Ты слушаешь?
Рыдания смолкли, всхлипнув пару раз, Гермиона затихла.
– Целительница была под Империусом, – сказал Долохов.
Мозг Гермионы начал стремительно обрабатывать полученную информацию, но, видимо, сказалось нервное перенапряжение, и она никак не могла сообразить, какой реакции на эту фразу ждет от нее Долохов.
– Что? – переспросила она.
– С тобой все в порядке. Перед процедурой я наложил на целительницу Империус. Она делала лишь то, что я ей велел.
Он разомкнул объятия, и Гермиона отступила, а затем медленно повернулась лицом к Пожирателю Смерти.
– Я чувствовала боль от надреза, – произнесла Гермиона.
– Все должно было выглядеть естественно, на кабинет было наложено Следящее око, – сказал Долохов. – Я приказал целительнице сделать надрез в безопасном месте, и рана была тут же залечена исцеляющим зельем, которое ты выпила до процедуры.
– Я тебе не верю, – холодно сказала Гермиона. – Ты лжешь! Ты говоришь мне это сейчас, чтобы я поверила, что тебе не все равно, и... перестала тебя ненавидеть.
На последних словах Долохов мягко улыбнулся.
– А это возможно? – спросил он.
Гермиона отвела взгляд и скрестила руки на груди.
– Если я лгу, не кажется ли тебе такой вариант слишком мудреным? Ведь намного проще было бы просто стереть тебе память. Или, скажем, заменить воспоминания на выгодные мне?
– А где гарантия, что ты уже не изменил мою память?
– Гарантий нет, лапонька. Тебе придется поверить мне на слово.
Гермиона фыркнула.
– Поверить на слово тебе?
– А почему бы и нет? – Долохов сделал шаг по направлению к ней, и Гермиона немного поежилась. – Все это время я оберегал тебя. Я вытащил тебя из Азкабана, я спас тебя от Джагсона…
– Ты делал это не ради меня, а ради себя, – отрезала Гермиона. – Я для тебя лишь игрушка.
Замолчи, дура, зачем ты говоришь ему все эти очевидные вещи?
– Не строй из себя мученицу. Условия твоей жизни вовсе не похожи на условия других рабынь. Ты ведь знаешь это, не так ли? – произнес Антонин. – Твои маленькие подружки наверняка рассказали тебе о том, как любят развлекаться их хозяева. Например, та блондиночка. Она ведь принадлежит Лестрейнджам? Уверен, ей было чем поделиться.
Гермиона закусила губу, вспомнив отрывки из рассказа Лаванды.
– Учитывая мою репутацию, они, наверняка, спрашивали, что я делаю с тобой. Что ты им рассказала? – глаза Долохова, когда он говорил это, горели вызовом.
– Правду, – с ответным вызовом бросила Гермиона, сама не заметив, что сделала шаг навстречу Долохову, – что ты насилуешь меня каждый день!
Антонин усмехнулся.
– В подробностях рассказала? Все детали? – его голос сочился ехидством, и Гермиона недоуменно нахмурилась. – Или ты утаила ту часть, где сама подставляешься под мои пальцы, а потом кончаешь со сладостным стоном?
Гермиона густо покраснела.
– Это… лишь физиология. Это ничего не значит, – уклончиво проговорила она.
– О, нет, грязнокровка, это значит очень многое, – ответил Антонин, подойдя почти впритык к ней и теперь смотря на нее сверху вниз, так что Гермионе пришлось задрать голову, чтобы сохранить зрительный контакт. – И не говори мне, что ты не чувствуешь этого. Если эту связь чувствую я, то совершенно точно чувствуешь и ты.
– Какую связь?
– Ту связь, которую ты создала, когда наложила на меня Обливиэйт. Как она на тебе отражается? Я вот чувствую желание и жгучую, до боли в груди потребность быть рядом с тобой. А что чувствуешь ты, когда смотришь на меня?
Гермиона выдохнула. Раньше она не понимала источника этих возникающих где-то в подсознании эмоций, но теперь все встало на свои места. Магическая связь укрепляет существующие чувства. А она Долохова боялась. Вот откуда этот всепоглощающий страх, который зарождался в ней раньше при одном взгляде в пару холодных карих глаз.
– Раньше я чувствовала страх, – ответила она честно.
– А теперь?
– Я…. не уверена. Страх остался, но…. уже не такой сильный. И еще…
Привязанность.
Она так и не решилась это произнести. Долохов не должен знать, что с недавних пор, она стала относиться к нему иначе. Не как к безжалостному зверю, каким она видела его ранее.