– Я не думаю, что ты настолько глупа, чтобы травить меня, лапонька, – произнес он. – Ведь тогда ты лишишься единственного защитника.
Никак не среагировав на его слова, Гермиона поставила поднос на небольшой журнальный столик, а сама села в кресло напротив Долохова.
– Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты сделал вчера, – сказала она, взяв в руки чайник и начав разливать чай по кружкам.
– Ну, это с какой стороны посмотреть, лапонька, – Долохов усмехнулся. – Как по мне, так ты вчера очень хорошо меня отблагодарила, а сегодня утром закрепила результат.
Гермиона залилась краской.
– Я просто… – она замялась, не поднимая глаз от чайника. – Я знаю, ты очень рисковал. Для меня это много значит.
– Надеюсь, ты понимаешь, что это ничего не меняет, лапонька? – произнес Долохов. Гермиона поставила чайник на поднос и перевела на мужчину вопросительный взгляд. –Это лишь формальность. Ты в любом случае не сможешь родить. Никогда, – Гермиона выдохнула, но промолчала, а он задумчиво добавил: – По крайней мере, не в этом мире…
Девушка закусила губу. В мире, где правят темные маги, она и сама не хотела рожать ребенка. От кого угодно. Даже от Долохова.
– Я понимаю, – коротко ответила она, снова опустив глаза на чайник.
– Ладно, – Долохов мягко улыбнулся и, потянувшись за кружкой с чаем, спросил: – Так что ты хотела у меня попросить, лапонька?
Гермиона резко вскинула голову, напряженно посмотрев на мужчину.
– С чего ты решил, что я хочу что-то попросить?
Мягкая улыбка, которая явно была снисходительной, не сходила с губ Антонина, когда он, сделав глоток из кружки, произнес:
– Очевидно, ты не просто так узнала у Руны, какой чай я предпочитаю, и причина вовсе не в том, что ты испытываешь благодарность за вчерашнее. Как я сказал, ты уже отблагодарила меня самым лучшим способом, какой только могла найти.
Щеки Гермионы снова вспыхнули, и она поджала губы.
– Тебе что-то нужно, – продолжил Долохов. – И тебе повезло: я готов выслушать.
Гермиона поняла, что уже нет смысла ходить вокруг да около. И она выпалила:
– Я хочу знать, что случилось с мальчиками.
Долохов нахмурился.
– Какими мальчиками? – спросил он озадаченно.
– Мальчиками, которых пленили после битвы в Хогвартсе, – пояснила Гермиона. – Их не было на торгах. Где их держат? Что с ними сделали?
Долохов вернул чашку на поднос и сжал губы в тонкую линию.
– Я не думаю, что мне стоит рассказывать тебе такие вещи, грязнокровка. Это информация не для твоей хрупкой психики.
Гермиона яростно опустила свою чашку на столик, так, что та громко звякнула, когда соприкоснулась со стеклянной поверхностью.
– У меня не хрупкая психика! – возмутилась девушка.
– Да что ты? – брови Долохова взлетели вверх, тон голоса был насмехающимся.
Гермиона понимала, о чем он. Долохов много раз был свидетелем ее истерик, полуобморочных состояний, непрекращающихся рыданий. Да, у нее действительно были расшатаны нервы после битвы в Хогвартсе и заключения в Азкабане. Но теперь все иначе. Она пришла в себя, у нее появились силы на борьбу.
– Была война. А потом … Азкабан.
Оправдания получились сбивчивыми и неуверенными.
– Если ты забыла, я тоже участвовал в войне. В двух войнах, если быть точным. А в Азкабане я провел почти пятнадцать лет. И на мне это никак не отразилось, – Антонин на пару секунд замер, а потом добавил: – Ну, почти никак.
Какая наглая ложь. Война меняет всех. А Азкабан. Это особая история. Даже без дементоров, эта тюрьма переворачивает все внутри тебя вверх тормашками.
– Я… Теперь все по-другому, – не унималась Гермиона.
– Неубедительно, лапонька.
– Прошу тебя, – Гермиона подалась вперед и положила свою ладошку поверх его руки, лежащей на подлокотнике кресла. Долохов перевел взгляд туда, где их руки соприкасались, а потом снова посмотрел на девушку. – Я должна знать. Многие из тех ребят мои близкие друзья.
Мужчина закатил глаза. Потом он снова заглянул в эти медовые глаза, в которых стали собираться слезы. В другое время, может, он и смог бы устоять перед этим умоляющим взглядом, но только не сегодня.
– Ну, хорошо, – сдался он. – Но потом не говори, что я тебя не предупреждал.
Гермиона отодвинулась и, сцепив кисти рук в замок, положила их на колени, готовясь услышать любую, даже самую жуткую правду.
– Темный Лорд давно грезил идеей создания универсальных солдат, – начал Долохов. – Но среди его сторонников было недостаточно желающих стать подопытными. В какой-то момент он отложил эту мечту в долгий ящик. До лучших времен, так сказать. И вот они настали.
Гермиона сильнее сжала руки и произнесла:
– Значит он…. проводит над ними эксперименты?
Долохов кивнул.
– Он использует магию, чтобы трансформировать их тела, убирая все, по его мнению, ненужное и добавляя нужное. В общем, осуществляет метаморфозы.
Девушка втянула воздух через приоткрытый рот.
– Но зачем ему все это? В смысле… разве ему не хватает сторонников? У него немалая армия.
– А для чего правители наращивают военную мощь? – спросил Долохов, откинувшись на спинку кресла.
– Для защиты границ, – произнесла Гермиона.
– И для укрепления власти внутри страны, – добавил Долохов.
– Но разве власть Волд…. Темного Лорда нуждается в укреплении?
– Любая власть нуждается в укреплении, лапонька, – ответил Антонин. – Даже самая народная.
Гермиона скривилась.
– Власть Пожирателей Смерти не является народной, – не пытаясь скрыть презрения в голосе, сказала она.
Антонин усмехнулся.
– Вот ты сама и ответила на свой вопрос, лапонька.
Гермиона прикусила нижнюю губу и на пару секунд опустила глаза на стол, буравя свою чашку. А потом снова посмотрела на Долохова.
– Насколько все плохо?
С минуту Долохов смотрел на девушку долгим, напряженным взглядом. Стоит ли выложить ей все, как на духу?
Все хуже, чем хреново, детка. Ты такой жести никогда не видела. Нет, это уже слишком. Надо сгладить.
– Скажем так, если ты увидишь своих друзей, то вряд ли их узнаешь, – наконец сказал он.
И тут она произнесла то, что было для него очень предсказуемо.
– Отведи меня к ним.
Чтобы ты опять в депрессию себя вогнала и ходила по поместью словно призрак? Ну да, только этой дерьмовой вишенки на гребаный торт мне сейчас и не хватало.
– Ты не знаешь, о чем просишь, грязнокровка, – сказал Антонин, встав с кресла.
– Но я…
Девушка потянулась к нему рукой в попытке поймать его запястье. Мужчина резко отдернул руку.
– Я сказал НЕТ! – рявкнул он.
Сказал, как отрезал. Грубо и безжалостно. Но так надо.
Она вздрогнула. Глаза в миг снова увлажнились от подступивших слез.
Он ушел. Слишком быстро, чтобы она успела хоть как-то среагировать и остановить его.
Буквально сбежал. И это сказало ей о нем все, что она хотела узнать.
В магическом сообществе Британии за Антонином Долоховым прочно закрепилась слава одного из самых сильных и жестоких темных магов, не способного на сострадание. Его внешний вид только поддерживал это мнение в головах волшебников – слегка неряшливая прическа, с то и дело выпадающими из нее волнистыми прядями, худое и бледное лицо, на котором не было ни единой эмоции, разве что злость, и холодный с хищным стальным блеском взгляд, от которого у многих тряслись поджилки. Если бы она увидела такого человека в палате Св. Мунго, она бы не удивилась – он выглядел как самый настоящий опасный безумец.
Еще до того, как столкнулась с ним лицом к лицу в Отделе тайн, Гермиона испытывала пробегавший по спине холодок лишь посмотрев на колдографию Долохова в «Ежедневном Пророке». После битвы на пятом курсе ее страх усилился, став практически первобытным.
Долохов не был похож на других известных ей волшебников. Он колдовал ни как Грюм, Макгонагалл или даже Дамблдор – самые сильные волшебники, которых она знала лично. Долохов управлял магической энергией так, будто она была музыкальным инструментом, из которого он умело извлекал удивительные звуки. Он не просто сражался, он создавал в воздухе произведения искусства, сотканные из проклятий. И это было красиво и страшно. Поэтому Гермиона боялась и одновременно восхищалась этим волшебником. А шрам, оставленный его Режущим, стал ей вечным напоминанием о его блестящем колдовском мастерстве.