Поэтому она была в ужасе, оказавшись с Долоховым один на один в его поместье несколько недель назад. Она ждала самого ужасного, что только мог выдумать ее мозг. Но каждым своим действием Долохов раз за разом развеивал ее жуткие предположения.
Она ожидала, что он будет зверски насиловать ее, и он, конечно, брал ее силой, но это не приносило боли, а, напротив, доставляло лишь физическое удовольствие. Она думала, что он будет унижать ее, но он разговаривал с ней, как с обычным человеком. Зависимым от него, да. Но он не издевался, не указывал ей на то, что она бесправная рабыня.
Ему будто бы было важно, что она чувствует, о чем она думает, как она ощущает себя рядом с ним.
Ему было не все равно.
Вчера он сказал, что всему виной магическая связь. И, наверное, отчасти так и было. Но пытливый ум Гермионы подталкивал ее к мысли, что есть что-то еще. Что-то, что, возможно, он и сам еще не осознает. Это что-то было едва уловимым, изредка мелькавшим в его глазах.
И это было не желание, о котором она думала изначально. Точнее, не только оно.
Когда десять минут назад он так стремительно покинул комнату, едва ее глаза защипало от слез, она поняла, что нашла то, что ей по силам использовать. Его «ахиллесову пяту», которая не позволяла ему причинить ей настоящую боль.
Да, Антонин Долохов испытывал к ней привязанность.
Такую же, какую она испытывала к нему? Гермиона быстро отмахнулась от всплывших в сознании вопросов.
Перестань, Гермиона, сейчас это неважно. Нужно сконцентрироваться на плане. Дожать его. Ты до сих пор на войне. И хорошо, что враги расслабились и думают, что ты повержена. Это даст тебе фору. Они не будут готовы, когда ты нанесешь удар.
Сама пришла? Ну надо же.
А он-то думал, что ему опять придется искать ее по самым укромным уголкам поместья.
Вечером девушка вошла в его спальню как раз в тот момент, когда он уже собирался идти за ней. Посмотрев на маленькую грязнокровку в простом лазурно-голубом платье его тетки, Антонин не мог думать ни о чем ином, кроме как насколько же желанной она сейчас была. Одежда облегала ее фигурку в нужных местах, но не придавала пошлости, а, наоборот, делала ее похожей на истинную чистокровную леди с уточненным вкусом.
– Ты вовремя, лапонька, я как раз собирался ложиться.
Грязнокровка ничего не ответила. Она, почти порхая, молча подлетела к нему и, поднявшись на цыпочки, оставила легкий поцелуй на его губах.
Он что спит? Или умер и попал в рай. Хотя нет, второе маловероятно. За все его поступки ему светит самый горячий котел, какой только смогут найти в аду.
Значит все-таки сон. Но какой-то слишком реальный.
Антонин приобнял девушку за талию и, ощутив под пальцами тепло ее тела, испытал ликование, убедившись, что это происходит наяву.
Он стремительно подхватил Гермиону на руки, и она вскрикнула от неожиданности. Подойдя к кровати, Долохов нежно опустил ее на матрас. Она обняла его за шею и, притянув его к себе, увлекла в страстный поцелуй.
Он наслаждался мягкостью ее губ и податливостью ее тела, когда вдруг пробежавшая сквозь его сознание неожиданная мысль, резко выдернула его из состояния эйфории.
Чтобы опровергнуть нежелательные мысли, Антонин взглянул в медовые глаза своей грязнокровки. Но его худшие опасения оправдались, когда он не нашел там желания, которое, учитывая ее действия, безусловно должно было там отражаться.
Ну почему… Почему окружающие его люди всегда лицемерят? Он надеялся, что хотя бы она не станет. Похоже, он ошибся, и она такая же, как и остальные.
Эта невинная и неопытная девочка пытается манипулировать им при помощи секса. Неужели она думает, что, отдавшись ему, сможет повлиять на его решение относительно посещения экспериментального центра? Серьезно?
На личике грязнокровки отразилось легкое удивление, когда он отстранился. Антонин что есть силы сжал руки в кулаки, стараясь сдержать разъяренного зверя, что неистово рвался наружу, готовый вцепиться в горло девушки, которая лежала перед ним.
В эту секунду он ненавидел ее. Ненавидел за ту боль, которую она сейчас ему причиняла. Грязнокровка будто пробила рукой его грудь и сдавила сердце.
Как же хреново.
Он должен наказать ее, выплеснуть на нее ту злобу, которая закипала в нем, уже почти переливаясь через край. С огромным трудом, но Антонин все же смог сохранить самообладание.
Контроль.
Долохов выдавил улыбку, но, видимо, она получилась не слишком похожей на искреннюю, потому что по лицу девушки пробежала тень страха.
И пусть. Она должна бояться. Она пыталась играть на его животном инстинкте? Что ж, она получит зверя.
Долохов грубо обхватил руками края ее платья и рванул на себя, разрывая пополам тонкую льняную ткань. Платье разошлось по линии декольте, полностью обнажая тело грязнокровки. Мужчина выдернул ненужный кусок материи из-под Гермионы и отбросил его прочь. Вероятно, шокированная его внезапной грубостью, девушка замерла в растерянном ожидании, не спуская с Долохова испуганного взгляда.
Он не стал тратить время на предварительные ласки. Она этого не заслужила. Вытащив член из штанов, Антонин пару раз провел по нему рукой, дождавшись, пока он затвердеет, и затем резко ворвался в ее влагалище, которое, к его удивлению, уже было влажным. Она что, потекла от его грубости? Или возбудилась еще до этого? Плевать. Это наказание, и оно принесет ей боль. Пусть не такую сильную, какую она своими намерениями принесла ему, но достаточно ощутимую, чтобы дать ей понять, что с ним не стоит играть в подобные игры.
Он начал монотонно в нее вколачиваться. Вперед – назад. Вперед – назад. Он просто самоудовлетворялся о ее тело, не обращая внимания на состояние девушки. Хотя удовлетворением это сложно было назвать. Сейчас это ощущалось даже не как мастурбация. Это было что-то пустое, безэмоциональное. Совершенно механическое действие. Разрядка произошла быстро и словно по щелчку. Он просто излился внутрь нее и вышел, не испытав при этом ни приятной расслабленности, ни тем более той бури удовольствия, которая охватывала его обычно после секса с его маленькой грязнокровкой.
Он никогда раньше не использовал секс как способ наказания или унижения. Антонин думал, что испытает радость. Но все было иначе. Ему стало еще хуже, чем было до этого. Ясно читающегося в широко распахнутых глазах грязнокровки страха было так мало. Она должна испытать ужас. И боль. Не тот дискомфорт, который она почувствовала, когда он трахал ее, а потом вышел, так и не дождавшись ее оргазма. Нет. Это должна быть настоящая, физическая боль.
– Вздумала играть со мной, грязнокровка? – прошептал он ей на ухо с четко уловимой угрозой. – Я отучу тебя делать так раз и навсегда.
Гермиона попыталась сопротивляться, когда он отстранился и, обхватив ее за туловище, перевернул на живот. Невербальное Связывающее обвило ее запястья, сцепляя руки между собой и привязывая их к изголовью кровати.
– Что ты делаешь? – проговорила девушка. Голосок дрожал, ее постепенно накрывала паника.
– То, что должен был сделать с самого начала, – произнес он, вставая с постели и расстегивая ремень. Его голос звучал бесцветно и буднично, будто он вел скучнейшую светскую беседу о погоде: – Я был слишком мягок с тобой, грязнокровка. Не объяснил тебе, как нужно вести себя с хозяином. Но сейчас я это исправлю, – он обернул ремень вокруг ладони. – Я навсегда выбью из тебя охоту манипулировать мной.
Гермиона повернулась к нему и, увидев в его руке черный кожаный ремень, взмолилась:
– Прошу тебя, не надо….