Ее глаза быстро наполнились слезами. Она осознавала, что ее ждет. Долохов держался непреклонно. Ни одна эмоция не отразилась на его лице.
– Умоляю, не делай этого… – вымолвила она снова, встретившись с ледяным взглядом мужчины.
Он сделает это, он не пощадит ее. Она ошиблась. Первые слезы проложили соленые дорожки на щеках.
– Не надо! – вскрикнула она, когда он замахнулся для удара. – Антонин!
Девушка отвернулась в инстинктивной попытке защититься от предстоящей боли.
Антонин замер. Это был второй раз, когда она произнесла его имя. Первый был в поместье Малфоев. В тот вечер, когда ее истязал Джагсон, используя магический кнут. А теперь он будет ее истязать. Ремнем.
Он наблюдал, как грязнокровка зажмурилась и стиснула зубы, очевидно, готовясь принять удар. Мужчина перевел взгляд на ремень, который зажимал в руке.
Прошло уже столько лет, а Антонин до сих пор помнил, как чувствуется удар кожаного ремня. Отец порол его достаточно часто, чтобы воспоминания об этих ощущениях осели глубоко в подсознании.
У маленькой грязнокровки такая тонкая кожа. Пары ударов хватит, чтобы на ней образовались красные полосы. А от третьего удара ремня на нежных ягодицах наверняка выступит кровь.
Он видел, как она напряглась, испуганно ожидая его действий. И без того миниатюрная девушка так сильно сжалась, что теперь казалась совсем крохотной. Словно птичка, попавшая в силки. Маленький воробушек.
Он расслабил пальцы, ремень выскользнул из его рук и, упав на пол, звякнул пряжкой.
Совсем размяк. Тряпка.
Гнев, который буквально разрывал его минуту назад, испарился. Он больше не ненавидел ее. Он больше не хотел причинять ей боль.
Но он не может просто оставить все как есть. Он должен что-то сделать. Хоть что-нибудь. Чтобы не потерять лицо окончательно.
Антонин наступил коленом на постель и замахнулся ладонью, а затем вполсилы шлепнул девушку по ягодицам. Она всхлипнула. Он шлепнул снова. И снова всхлип. Последний удар он нанес чуть сильнее, и она взвизгнула, дернувшись в путах.
Это было большее, на что он был сейчас способен. Он прошептал отменяющее заклинание, и Связывающее развеялось, освобождая ее руки. Она тут же продвинулась к изголовью кровати и, притянув ноги к груди, обхватила их руками.
Девушка не смотрела на него, уткнувшись взглядом в свои колени. Долохов потянулся рукой к ее лицу, но она лишь сильнее съежилась, ее подбородок задрожал, и она…
Заплакала. Опять. Сколько же в ней слез?
– Да ладно тебе, лапонька. Всего три раза легонько шлепнул, – произнес Долохов, и Гермиона всхлипнула. Он замешкался, а потом все же добавил: – Меня отец, знаешь, как в детстве порол? Я потом несколько дней сидеть нормально не мог.
Последние слова сработали, но совсем не так, как он ожидал. Девушка перестала плакать. Зато, похоже, разозлилась. Слезы все еще стояли в ее глазах, когда она бросила на Долохова такой свирепый взгляд, что он даже опешил на секунду. А затем она демонстративно…
Отвернулась? Гриффиндорская львица. Нет. Его маленькая гордая кошечка.
– Ну не злись на меня, – продолжил он ласково. – Ты ведь понимаешь, что виновата, да?
Гермиона фыркнула.
Да, она кошка. И, как и все кошки, она никогда не признает в ком-либо хозяина.
Антонин глубоко вздохнул и присел на край кровати. Спиной он почувствовал на себе взгляд грязнокровки.
– Я не хотел этого делать, – сказал он, запрокинув голову к потолку. – Просто…. Ты так взбесила меня…
Может ли он открыться ей? Быть полностью откровенным?
Он так устал удерживать эти ментальные стены. Одна перекрывала другую, превращая сознание в какой-то лабиринт, где он уже сам заблудился. Ему нужно выговориться. Сбросить этот неподъемный груз.
В конце концов, он всегда может стереть ей память и все будет, как прежде.
Наверное.
– Думаю, я просто достиг предела, – произнес он. – Пресытился этим лицемерием так, что уже не лезет. И сорвался, – Антонин шумно выдохнул. – Знаешь, я давно потерял веру в людей. Все вокруг лгут, манипулируют, притворяются. А потом появилась ты, такая искренняя, бесхитростная. Но на деле ты оказалась просто талантливой актрисой, не так ли? Я обманулся, думая, что ты отличаешься от всех этих притворщиков. Полагая, что ты другая.
И тут произошло то, чего он никак не ожидал. В его мире таких жестов не существовало. Поэтому он даже вздрогнул от неожиданности, когда теплая рука мягко опустилась ему на плечо.
– Я другая, – прошептал мягкий голосок над ухом.
Долохов усмехнулся.
– Ты только что пыталась использовать секс, чтобы получить от меня то, что тебе нужно, – произнес он, не поворачиваясь. – Знаешь, сколько девушек до тебя пыталось это сделать? Соблазнить меня, чтобы потом управлять.
– Я была в отчаянии, – ответила она, и Антонин обернулся, чтобы заглянуть ей в лицо.
– С чего вдруг? – спросил он.
– Ты отказал в моей просьбе. И казался непоколебимым. Но я не могла просто смириться, – девушка глубоко вздохнула. – Пойми, они мои друзья. Они мне небезразличны. Я должна знать… Всё знать. Это важно для меня.
Ему так хотелось верить ей. Может ли он позволить себе это? Сколько еще лжи он сможет выдержать?
Мгновение он настороженно изучал девушку, а потом его взгляд смягчился.
– Я отказал тебе, чтобы уберечь, – Антонин провел рукой по ее волосам и убрал прядку с ее лица, заправив ее за ухо. – То, что делает Темный Лорд с этими мальчишками… Это… Ты не сможешь уснуть после этого. А если и заснешь, тебя будут преследовать кошмары.
– Я буду пить зелье сна без сновидений.
– Лапонька…
– Я тебя очень прошу, – взмолилась Гермиона. – Ты единственный, к кому я могу обратиться. Единственный, кому не все равно.
Дерьмо…
Она видит в нем опору. Разве не этого он хотел? Именно этого. Но почему-то в эту минуту он ощутил внутри болезненный укол совести.
– Хорошо, лапонька, – сдался Долохов, не в силах больше выносить на себе полный надежды взгляд грязнокровки. – В Министерство привезли несколько подопытных для… демонстрации. Я покажу тебе одного из них. Ты посмотришь, и мы сразу уйдем. Не задерживаясь.
Министерство. Там же держат и Невилла. Оказавшись там, она попробует уговорить Долохова дать ей и с ним повидаться.
– Спасибо! – воскликнула она и к величайшему удивлению Долохова, кинулась ему на шею, обвив ее руками и прижавшись к нему.
Она… обняла его? Он не помнил, когда последний раз его кто-то обнимал. Кажется, это было еще в ранней юности.
Такой сильный эмоциональный жест грязнокровки был самым настоящим нокдауном, который ментально повалил его с ног. Долохов поддался возникшему внезапно порыву и обхватил девушку руками в ответ, сильнее притягивая ее к себе.
Он сражен.
Она победила.
Гермиона открыла глаза. За окном была глубокая ночь. Осторожно она приподнялась на локтях и повернулась к лежащему рядом на кровати Долохову. Он мирно спал, подложив руку под подушку.
Сегодня она прошлась по канату над пропастью. Именно так это ощущалось. Она знала, что ей не хватит опыта, чтобы манипулировать им при помощи секса. Поэтому, планируя маневры, она рассматривала пробуждение в нем желания лишь как первый этап.
Это было опасно и непредсказуемо. Ведь она вполне могла проколоться, неверно истрактовав его поведение. А даже если она была права, и он действительно испытывал к ней привязанность, насколько сильной она была? Достаточно ли этой привязанности, чтобы в решающий момент подавить вспышку гнева, когда он раскусит ее игру? Но выхода не было. Это был единственный шанс добиться желаемого.
И это сработало. Она смогла достучаться до его человеческой сути. Ее слезы усмирили зверя в нем. А дальше она сыграла на его чувствах.
Он согласился отвести ее к мальчикам. Что она там увидит? Она должна быть готова, если придется, принять то, что их, возможно, уже не спасти. Но вдруг шанс все же есть?
К тому же, еще есть Невилл. Он выглядел замученным, когда она увидела его вчера, но он был собой. Человеком. Значит, Волдеморт еще не ко всем приложил свои когтистые руки. Наверняка, кроме Невилла есть и другие. Кто-то, кто сможет встать на баррикады, когда придет время.