Они покинули заведение Нотта вскоре после того, как Долохов подверг ее публичному унижению. Конечно, большинство из присутствующих уже видели ее голой во время торгов, но то, что сделал сегодня Долохов ударило по Гермионе куда сильнее, чем в тот, первый раз. Ведь он не просто раздел ее, а акцентировал внимание на ее отвратительном шраме, которого она жутко стеснялась с момента, как получила этот «подарок».
Долохов был прав, вечер оказался богат на скверные события. Гермиона чувствовала себя полностью опустошенной. Будто стервятники, тяжелые мысли терзали ее измученный разум. Она думала о погибшей Чжоу, до боли прикусывая щеку со внутренней стороны, чтобы не заплакать от горя. Испытанное унижение подливало масла в огонь, напоминая ей о том, что она благодаря особому обращению Долохова позволила себе забыть – какого ее место в магическом мире.
Но особо давящее чувство на нее оказал случившейся прямо перед глазами торг за одну из рабынь. Мальсибер легко распрощался с той девушкой, потому что она ему надоела, и Гермиона задумалась над своей судьбой. Конечно, Долохов мягок с ней, можно даже сказать добр, но как долго это продлится? Она вполне может надоесть ему, как та рабыня Мальсиберу. Сейчас ему нравятся шатенки, но ведь когда-то могут приглянуться, например, блондинки. Какая участь ждет ее, когда это произойдет? Станет ли она таким же предметом для обмена между Пожирателями Смерти, или Долохов просто сдаст ее в один из борделей Нотта, где она вынуждена будет ежедневно ублажать десятки разного рода извращенцев?
Она слишком расслабилась, позволила Пожирателю Смерти занять значимое место в ее жизни, пусть и интересными, но на деле совершенно бессмысленными разговорами отнимая время от по-настоящему важных вещей – поиска способов, как вернуть магию и выбраться из поместья, чтобы воссоединиться с Сопротивлением, которое, как она теперь знала, не было уничтожено до конца. Она должна скорее приступить к реальным, значимым действиям, а не тратить драгоценные минуты, развлекая Долохова дискуссиями на отвлеченные темы.
Ей необходимо мобилизовать все силы на борьбу, пока еще не слишком поздно, пока еще не все ее соученики перемолоты жерновами тоталитарной диктатуры, построенной безжалостным безумцем.
Разрываемая тревожными мыслями, Гермиона понуро плелась подле Долохова по коридору поместья, которое она по своей наивности чуть не стала называть домом.
Она была полностью погружена в себя, когда вдруг настойчивый голос Долохова прервал разносящийся по коридору глухой звук шагов, создаваемый двумя парами ног.
– Лапонька, ты как? – спросил он, мягко приобняв ее за плечо.
– Я… в порядке… – проговорила Гермиона, не смотря в его сторону.
– Ладно. А теперь честно, в какой степени тебе хреново?
Гермиона тихо вздохнула. Разумеется, за все это время он успел изучить ее достаточно хорошо, чтобы без особых усилий уловить ее состояние по интонации и языку тела.
– Терпимо, – ответила она, попытавшись придать голосу как можно больше уверенности.
Они молча дошли до спальни, а когда вошли внутрь и Гермиона направилась в сторону шкафа, где лежала ее ночная рубашка, Долохов произнес:
– Я знаю, какой сегодня день.
Нахмурившись, девушка повернулась к нему.
Что еще он придумал?
– Какой?
Некоторое время Долохов бродил взглядом по ее лицу, в его глазах читалась неуверенность, будто он хотел что-то сказать, но никак не мог решить, нужно ли это озвучивать. Наконец, он шумно выдохнул и произнес:
– Знаешь, мне все это в новинку. Раньше мне никогда не приходилось думать о ком-то, кроме себя… Но… события последних нескольких месяцев были полны разных… неожиданных обстоятельств….
Гермиона напряглась, как она делала каждый раз, когда Долохов начинал вести себя необычно, потому что, как правило, за этим следовало что-то неприятное для нее. И сейчас он выглядел подозрительно нерешительным, прерываясь на длительные паузы, чтобы подобрать слова. Пока он говорил, его ладони и пальцы то соединялись в разных жестах, то разъединялись вновь, а взгляд блуждал по комнате, надолго нигде не останавливаясь.
– И я надеюсь, тот факт, что это была не совсем моя идея, не сделает это подарок менее… значимым для тебя.
Девушка растерянно наблюдала за стоящим напротив мужчиной и в ее голову начала закрадываться совершенно абсурдная на первый взгляд мысль, что перед ней стоит кто угодно, но не тот Пожиратель Смерти, который профессионально манипулировал ею все это время.
Пока Гермиона в замешательстве пыталась понять, что вообще происходит сейчас у нее перед глазами, Долохов подошел к прикроватной тумбочке и, открыв средний ящик, достал оттуда неаккуратно, будто наспех сложенный сверток, перевязанный обычной льняной веревкой.
– С днем рождения!
Мужчина протянул сверток Гермионе, и девушка, помедлив лишь пару секунд, все же взяла его в руки.
– Открой его, – сказал Долохов, поняв, что, если девушку не подтолкнуть к действиям, она так и будет стоять и смотреть то на него, то на сверток.
Гермиона развязала тугой узелок и, отбросив веревку на кровать, развернула сверток. Внутри была…
Книга… Как банально. С другой стороны, удивительно, что он вообще что-то ей подарил.
Бросив взгляд на Долохова, девушка выдавила из себя якобы благодарную улыбку и снова опустила глаза на довольно увесистый фолиант, который был упакован задней стороной обложки вверх. Гермиона перевернула книгу лицевой стороной, и ее сердце так резко ударилось о грудную клетку, что в ушах зазвенело.
Это что, шутка? Издевательство? Идиотизм? Какова бы ни была причина… Это… слишком… больно…
– Лапонька, что с тобой? – участливо спросил Долохов, молниеносно сократив между ними расстояние.
Гермиона подняла на мужчину полные слез глаза. Ее челюсти были сдавлены до предела, чтобы не позволить всхлипам вырваться наружу.
За что?
– Зачем ты это делаешь? – все же смогла выдавить из себя она, отпустив поток слез стекать по щекам.
– Что делаю? – мужчина выглядел искренне озадаченным.
Или он просто хорошо притворяется?
– «Основы беспалочковой магии»? – дрожащим голосом проговорила Гермиона. – Это что, такой способ поглумиться над грязнокровкой, лишенной возможности колдовать?
Долохов мягко улыбнулся, чем спровоцировал волну злости где-то глубоко внутри нее.
Как она могла думать, что он другой. Что ему не все равно. Он такой же, как и все они – злой, безжалостный садист, которому доставляет удовольствие…
– Лапонька… – мужчина обхватил Гермиону за плечи, отчего она вздрогнула. – Я долго думал над предложением Роули относительно подарка, но как ни крути, последствия воплощения его идеи в реальность могли бы стать катастрофическими… Поэтому я внес небольшие коррективы. В такой форме реализация его задумки будет безопаснее… Для всех нас.
– Что...? – кровь бежала по венам со скоростью горной реки.
– Я не могу дать тебе палочку. По многим причинам. В основном, потому что на все палочки, у которых нет владельцев, наложено ограничение для использования их… магглорожденными, и даже если нам удастся это ограничение обойти, авроры быстро нас вычислят. Но, я думаю, в нынешних условиях у тебя должна быть возможность защитить себя… в случае чего.
Долохов явно имел в виду не какую-то абстрактную, а вполне конкретную угрозу, но Гермиона не стала задавать лишних вопросов, боясь, что он передумает. Она никогда не была ветреной, но сейчас ее настроение сменилось как по щелчку.
Увидев загоревшийся в медовых глазах радостный огонек, Долохов поспешил добавить:
– Я хочу, чтобы ты понимала, что магия вернется к тебе не в полном объеме. Этого, конечно, никто не признает, но большинство из нас помнит тебя в бою… Отрицать твои способности глупо, и я не могу позволить…