Хренов Джагсон висел над ними с Роули как лезвие гильотины, угрожающее вот-вот обрушиться на их шеи. Им пришлось повременить с реализацией плана касательно нового целителя, потому что тот совершенно невовремя почти на месяц уехал повышать квалификацию в США. Но, будто опустошив флакончик с Феликс Фелицис, они столкнулись с весьма своевременным решением Темного Лорда отправить Джагсона на срочную миссию во Францию, что вынудило того отложить визит в Св.Мунго до возвращения. И теперь им оставалось лишь надеяться, что он прибудет в Лондон не раньше целителя Персиваля, чтобы они смогли осуществить свой чертовски рискованный замысел.
Гребаная неразрешенная проблема не давала Антонину покоя ни днем, ни ночью, и лишь умопомрачительный секс с милой грязнокровкой дарил ему такой необходимый ежедневный лучик света, прорывающийся сквозь густой туман неопределенности.
А секс, надо сказать, и правда был потрясным. Конечно, с его чувственной девочкой ему всегда было хорошо, но с тех пор, как магия снова забурлила в ее венах, их близость стала почти интуитивной. Они соединялись не только физически – их магические энергии переплетались настолько крепко, что внутри все ликовало. Он знал, даже ощущал, что она испытывала то же воодушевление, что охватывало его всякий раз, как он входил в нее. Ему нравилось смотреть ей в лицо в самом конце – девочка прикрывала глаза, но реснички продолжали трепетать, ротик приоткрывался и тихий стон вырывался из него прямо перед тем, как мышцы внизу начинали усиленно сокращаться. А потом мощная энергетическая волна ударяла в центр его удовольствия, и в тот же миг, войдя в нее так глубоко, как только мог, он изливался внутрь до последней капли.
Раньше он мог совершать два и даже три акта за вечер, но сейчас всего одно соитие выжимало его без остатка, надолго оставляя в теле приятную расслабленность. Однако, он быстро понял, как продлить эстетическое наслаждение без необходимости мобилизовывать все силы организма, и часто, несмотря на вялое сопротивление девочки, он начинал совершать манипуляции с ее юным телом, руками и губами добиваясь от нее еще пары оргазмов.
Антонин видел, что его стеснительная кошечка ненавидела этот момент в той же степени, в которой и жаждала его, и эта борьба между ее разумом и телом превращалась в радующее глаз шоу, которое никогда ему не надоедало.
А вчера шоу вообще стало фееричным, когда грязнокровка настолько сильно возбудилась, что даже не обратила внимания, как он аккуратно провалился пальцем во вторую ее дырочку, обильно смазанную стекающими по половым губам соками. Наблюдая за девочкой, выгнувшейся в сильном оргазме, ему безумно захотелось попробовать с ней что-то новое. И, к своему удивлению, он осознал, что это желание было продиктовано вовсе не эгоистичным стремлением разнообразить свое удовольствие. Напротив, он хотел показать ей новые грани сексуальных утех.
За все эти месяцы они ни разу не экспериментировали. Он входил в нее по всем старомодным канонам, лишь один раз предприняв попытку перевернуть ее на живот, чем вызвал сильный протест. Позже он догадался, почему встретил такое сопротивление – именно в этой позе он взял ее в их первую ночь, воспоминание о которой не могло не быть болезненным для нее.
Тогда он связал ее и просто… изнасиловал, не особо заботясь о ее удобстве. Он думал лишь о себе. Но сейчас ему было очень важно, чтобы она познала те же радости секса, что и он за свою бурную молодость. И несмотря на то, что ему не терпелось приохотить ее ко всему и сразу, он понимал, что способ «в омут с головой» не подходит для его застенчивой, осторожной и чрезмерно принципиальной малышки.
Поток воспоминаний о ночах с грязнокровкой, который на время отвлек его от назойливых мыслей о долбанном Джагсоне, был прерван стуком в дверь кабинета, выделенного ему, как члену Совета законодателей.
– Войдите! – бросил он.
Дверь распахнулась, и на пороге показался Роули. Напарник окинул быстрым взглядом заваленный свитками стол, за которым сидел Антонин, и усмехнулся.
– С каждым днем все больше походишь на настоящего чиновника, – произнес он, захлопнув дверь и направившись к креслу, стоящему у окна. – Но когда я, наконец, увижу тебя в том сине-черном котелке, который является частью твоей новой формы?
– Пошел ты, Роули, – огрызнулся Антонин. – Я скорее соглашусь принять от Темного Лорда Убивающее в грудь, чем напялю этот чертов котелок.
Торфинн рассмеялся и поудобнее развалился в кресле. Антонин вышел из-за стола и, подойдя к другу, опустился в кресло напротив.
– Эта новая должность меня уже достала, – Долохов подпер голову ладонью, сжатой в кулак, и посмотрел в окно. – Законопроекты сыплются как снег под Рождество, и только я разгребу очередную гору свитков, как рядом уже нападала новая. А еще эта хренова бюрократия, насаждаемая Яксли, меня убивает. Мы вроде все равны, но Яксли почему-то ведет себя так, будто он главный.
– Хочешь подолью масла в огонь? – спросил Роули.
Антонин перевел на него уставший взгляд.
– Что еще случилось?
– Слышал сегодня от Селвина, что Джагсон возвращается послезавтра, а это значит…
– … что в понедельник он пойдет в Св. Мунго к новому целителю, – закончил за него Долохов. – А целителя у нас для него нет.
– Вообще-то, есть и хорошая новость – целитель Персиваль прибыл в Лондон вчера вечером.
– Откуда узнал?
– Та милая девочка с ресепшена больницы обмолвилась об этом, когда я подмешал ей в кофе зелье длинного языка. И, кстати, она «готова» назначить Джагсону прием у целителя Персиваля, как только тот попросит о замене.
– Значит, действуем по плану? В понедельник утром разберемся с целителем?
– Да, – Роули кивнул. – Решим эту проблему и сможем хоть чуть-чуть расслабиться.
Эта работа точно доконает его когда-нибудь. Возможно, совсем скоро. Очередное гребаное совещание, которое должно было длиться не более часа, затянулось на целых четыре, поэтому домой Антонин вернулся около одиннадцати. Поначалу ему казалось, что сил у него хватит лишь на то, чтобы доползти до постели и рухнуть на мягкий матрас, но едва он вошел в спальню и увидел грязнокровку с книгой в руках, сидящую на кровати в этой ее милой пижамке, сон как рукой сняло.
Сегодня на безумно занудном обсуждении очередного идиотского законопроекта, казалось, единственным, что останавливало его от попытки вынести себе мозг Взрывающим, чтобы больше не мучиться, была его маленькая девочка, представавшая в его сознании в разных откровенных позах. И он должен хоть что-то из этого увидеть в реальности, иначе не сможет уснуть.
– Опять встреча Совета? – спросила Гермиона, оторвавшись от книги.
– Не-а, секретаршу трахал, – отшутился он. – Почему ты не спишь?
– Зачиталась.
Гермиона закрыла книгу и положила ее на тумбочку. Антонин медленно подошел к кровати и, мягко коснувшись щеки девушки, склонился к ее лицу и накрыл губами ее приоткрывшийся ротик. Прервав поцелуй, он обхватил пальцами пуговку ее ночной рубашки, намереваясь ее расстегнуть, но девушка предприняла попытку отстраниться, дернувшись назад.
– Уже поздно, Антонин, – проговорила она. – Давай просто ляжем спать.
– Ну же, лапонька, не обламывай меня, – почти умоляюще сказал Антонин, забравшись на кровать и нависнув над Гермионой. – Я весь день думал только о тебе. Мне это нужно. Сейчас.
Устало вздохнув, что вызвало его усмешку, Гермиона сползла с подушки и легла на спину. Антонин так стремительно скинул свою одежду и избавил ее от пижамы, что у девушки уже не было сомнений в правдивости сказанного им. Похоже, ему и правда не терпелось.
– Сегодня попробуем кое-что новое, – проговорил он ей на ухо и неожиданно обхватил ее за талию и крутанулся на постели, увлекая Гермиону за собой.
Оказавшись сверху, девушка уперлась коленями по обе стороны от тела мужчины, возвышаясь над ним. Такая поза была непривычной, и она смутилась, когда Долохов, лежа на спине, стал рассматривать ее нагое тело голодным взглядом, ладонью пробегаясь снизу вверх, к груди.