Вначале была вина. Главный мотив, побуждающий нас читать детективы, носит религиозный характер: вина одного из многих искупается через ритуальное жертвоприношение. Это, впрочем, редко увенчивается полным успехом: истинный любитель детективов — своеобразный манихеец, и в его душе темное и светлое начало — преступник и сыщик — находятся в вечном противоборстве. Человеческие жертвоприношения носят сакральный характер, причем нередко жертвы перед смертью появлялись в личинах, изображая те самые нечистые силы, которые надлежало прогнать. Детективный сюжет повторяет этот ритуал в обратном порядке: поначалу преступник выступает в облике нормального, нередко уважаемого члена общества. В финале с него срывается личина и открывается его истинное дьявольское лицо. Сыщик — вариант сакральной фигуры шамана, который умеет распознать зло, наносящее вред всему обществу, и преследует его, разоблачая все уловки и отбрасывая «видимости», пока не докапывается до корня. Возражения читателей, возникающие в тех случаях, когда детектив сам оказывается преступником, носят отчасти социальный (это подрывает веру в закон), отчасти религиозный характер, поскольку смешивает воедино силы тьмы и силы света.
Многое из того, что было сказано выше, имеет отношение именно к детективу, а не к криминальному роману или триллеру. В детективе положительные и отрицательные герои достаточно четко очерчены и не меняются (если не считать злодея, прикидывающегося добродетельным членом общества). Полицейские там не избивают подозреваемых, а внутренний мир преступника не вызывает интереса у повествователя: ведь полиция — олицетворение закона, а преступник — воплощение сил зла. Психологические причины утраты детективом в последнее время своих позиций связаны с ослаблением чувства греха. Там, где осознание своей греховности в религиозном смысле слова не существует, сыщику как изгоняющему дьявола делать нечего.
Одной из наиболее характерных черт англо-американского детектива является то, что он всецело на стороне закона и порядка. Это не просто констатация самоочевидного, так как отнюдь не всегда было так (да и сейчас здесь случаются отклонения). Дороти Сейерс точно сформулировала это, заметив, что некоторым ранним криминальным историям было присуще преклонение перед ловкостью преступника и что детектив как жанр начал процветать, лишь когда общественные симпатии окончательно перешли на сторону закона и порядка. Настоящая книга довольно подробно останавливается на произведениях, созданных еще до того, как произошло подобное переключение симпатий, и где не сыщик, но преступник или плут часто оказываются истинными героями. Но детектив в том виде, в каком он предстал у Коллинза, Габорио, а затем у писателей XX столетия, был решительно на стороне «закона и порядка».
Тут важно понять, что, говоря об общественных симпатиях, Сейерс имела в виду не «большинство голосов», но мнение образованных слоев, или, иначе выражаясь, установки достаточно обеспеченных социальных групп, кровно заинтересованных в стабильности существующей социальной системы. Детектив со времен Холмса до начала второй мировой войны, а также триллер и шпионский роман вплоть до появления Эрика Эмблера выражали ценности тех, кто был убежден, что потеряет все, если будет нарушен социальный статус-кво. В мире детективной литературы положительные герои-мужчины играли в различные игры и не отличались особой интеллектуальностью, женщины спали исключительно со своими мужьями и соблюдали меру в спиртных напитках, а слуги знали свое место — в «людской». Кодекс поведения героев триллера того периода строился примерно на тех же принципах, хотя они отличались от персонажей детективов куда большей брутальностью, ибо, как заметил Николас Блейк, детективы в основном читались представителями высших классов и интеллигенцией, а триллеры — теми, кто стоял на более низкой социальной ступени и меньше зарабатывал. У ранних авторов триллеров достойными людьми не могли быть «гунны» или «красные», особенно «красные», ибо их приверженность абстрактным и неосуществимым на практике теориям заставляла их вести себя совсем не так, как подобает джентльменам и спортсменам. Они являли собой полную противоположность Бульдогу Друммонду, о котором Дороти Сейерс сказала: «Он живет высокоморальной жизнью, увлекается спортом и беспощаден к врагу. Сомневаюсь, чтобы он хоть раз совершил бесчестный поступок. И, можете мне поверить, никогда не совершит его». В Друммонде порой видели лихого забияку и даже пародию на английского джентльмена, но правило насчет злокозненности радикалов никем и никогда не нарушалось. Раффлз заслуживал снисхождения, потому что этот джентльмен-грабитель прекрасно играл в крикет и погиб, сражаясь с бурами за интересы родины. Во Франции Арсен Люпен загладил свое криминальное прошлое, вступив в Иностранный легион.