Выбрать главу

Но если не брать в расчет эти столь нетипичные примеры, то вывод таков: чем меньше в детективе любви, тем больше он от этого выигрывает. «Любовь в пьесе, — говорит Расин, — не может быть на втором месте». И это вполне справедливо в отношении детектива. Поверхностно разработанная любовная линия хуже, чем полное отсутствие таковой, а коль скоро в детективе на первом месте, по определению, должна быть тайна, то лучше вообще обойтись без любовного интереса.

«Выводы полковника Гора» Линна Брока являют собой любопытную иллюстрацию этой истины. Альтруистическая преданность женщине заставляет Гора попытаться добыть для нее компрометирующие ее письма, и тем самым он оказывается вовлечен в хитроумный план убийства. По мере развития повествования высказывания полковника о любимой женщине становятся менее пылкими и более формальными. Похоже, вслед за автором интерес к ней утратил и его персонаж. Наконец автор дает этому разгадку:

«Порой Гор начинал винить себя — точнее, чувствовал, что должен винить себя, — в удивительной бесчувственности, что проникала в его размышления. Он принимал участие в ужасных событиях. Мысль об этом могла повергнуть в шок. Мысль о том, что три старых друга оказались втянутыми в эту историю, могла свести с ума.

Но на самом деле истина состояла в том — и он все реже и реже чувствовал необходимость оправдываться перед собой за это, — что все происходящее так захватило его, что он стал принимать действующих лиц этой драмы за обыкновенные компоненты головоломки, сбивающей с толку и поглощающей внимание до степени умопомрачения».

Тут-то и заявляет о себе проблема, связанная с появлением в детективе настоящих, живых людей. Всегда есть опасность, что человеческое начало камня на камне не оставит от детективной интриги либо, напротив, детективная интрига возьмет верх и заставит их самих выглядеть марионетками. Разумеется, все мы сохраняем спокойствие, читая о громком убийстве в газете. Как и Беттеридж из «Лунного камня», мы можем заболеть «детективной лихорадкой» и забыть о жертве, увлекшись поисками преступника. Именно по этой причине лучше не брать слишком высокую эмоциональную ноту в дебюте, тогда неизбежный затем спад уже не будет восприниматься таким диссонансом.

Прогноз на будущее: фасоны и формулы

Согласно требованиям нынешней детективной моды, персонажи, обладая известной достоверностью и жизнеподобием, не должны отличаться особой психологической глубиной — они должны походить на героев журнала «Панч». Сейчас, правда, допускается побольше «психологии», нежели прежде: негодяй не во всем и не всегда негодяй, героиня, если таковая имеется, не обязательно удивляет своим целомудрием, жертва ложного обвинения может и не вызывать симпатий. Люди-манекены: воплощенные пороки и добродетели, рыдающая рыжеволосая девица, глуповатый, но мужественный юноша с бицепсами, даже жутко злокозненный ученый с гипнотическим взглядом — все они мало-помалу покидают интеллектуальный детектив, уступая место более жизнеподобным фигурам.

Интересным симптомом этой тенденции является появление целого ряда книг и рассказов, в которых за оболочкой вымысла таятся вполне реальные истории об убийствах, взятые из реальной же жизни. Так, миссис Беллок Лоундес и миссис Виктор Рикард обе писали по мотивам таинственного отравления Браво, Энтони Беркли пересказал дело Мейбрика, Э. X. У. Мейерстайн создал пьесу на материале дела об отравлении Седдона, а Олдос Хаксли в «Улыбке Джоконды» в присущей ему иронической манере воспроизвел еще одно громкое уголовное дело недавнего прошлого.

Теперь мы с полным основанием можем задать излюбленные вопросы нашего времени: что же дальше? Куда идет детектив? Есть ли у него будущее? Или же нынешний бум означает начало конца?

Самый невероятный персонаж

На раннем этапе детективной литературы основное внимание сосредоточивалось на том, кто совершал преступление. Поначалу, пока читательская аудитория не набралась опыта, правило «самого невероятного персонажа» служило неплохую службу. Но читатели быстро научились не поддаваться на эту уловку. Если в повествовании имелся персонаж, у которого не было явных мотивов совершать преступное деяние, и если ему позволялось дожить до решающей главы, так и не оказавшись даже под малейшим подозрением, его дело было плохо. «Я понял, что он преступник, потому что про него ничего не говорилось!» — восклицал проницательный читатель. Таким образом, мы подходим к новейшей аксиоме, выведенной Г. К, Честертоном в его блестящем эссе в «Нью стейтсмене»: «Настоящий преступник должен хотя бы однажды в повествовании оказаться под подозрением. Коль скоро на него падает подозрение, которое затем оказывается несостоятельным, он освобождается от новых подозрений. Именно этот принцип лежит в основе «неопровержимых алиби» Уиллса Крофтса, которые в результате кропотливых изысканий оказываются несостоятельными. Пожалуй, самый трудный для разгадывания детективный сюжет — это повествование, где подозрение в равной степени падает на всех участников, один из которых и оказывается преступником. Среди других вариантов формулы «самого невероятного персонажа» назовем те, где преступником оказывается присяжный заседатель, сам расследователь, обвинитель и, как апофеоз непредсказуемости, повествователь собственной персоной. Наконец, нередко попытки перехитрить читателя приводят к тому, что первоначально подозреваемый персонаж в конце концов и оказывается виновником.

Неожиданные способы

Налицо признаки того, что возможности этой формулы не беспредельны, и вот в последнее время было разработано немало новых вариаций на старую тему. Новейшие открытия в медицине и химии сделали выбор «неожиданных средств» совершения преступления, особенно убийства, в высшей степени разнообразным. К счастью для сочинителей детективов, хотя до настоящего времени известен лишь один-единственный способ родиться, дорог в могилу существует великое множество. Вот краткий перечень удобных способов совершения убийства: отравленные зубные пломбы, отравленные почтовые марки, кисточки для бритья, зараженные ужасными микробами, отравленные вареные яйца (блестящая находка!), отравляющий газ, кошка с отравленными когтями, нож, брошенный через потолок, укол отравленной сосулькой, отравленные матрасы, смертельный удар током из телефонной трубки, укус чумной крысы, зараженные тифом вши, закапанный в уши расплавленный свинец (куда более действенный, чем колдовское зелье из склянки), инъекция воздуха в артерию, взрыв гигантского «Принца Руперта», умение напугать до смерти, повешение вниз головой, замораживание в жидком кислороде, стреляющие иголками шприцы, выставление на мороз в бессознательном состоянии, пистолеты, спрятанные в фотоаппаратах, термометр, который приводит в действие взрывное устройство, когда температура в комнате поднимается до определенного уровня, и так далее.

Способы избавления от изрядно мешающих покойников также отличаются разнообразием и оригинальностью: погребение на основании ложного свидетельства о смерти, добытого хитростью, замена одного трупа другим (очень частый прием в литературе), мумификация, превращение в порошок, гальванопластика, поджог, подбрасывание трупа (не на кладбище, а совершенно невинным людям) — метод, впервые с блеском использованный Стивенсоном. Таким образом, из трех вопросов «кто?» «как?» и «почему?» вопрос «как?», пожалуй, сулит самые неожиданные и остроумные ответы и сам по себе мог бы стать темой отдельной монографии, хотя, конечно, сочетание всех трех вопросов доставляет читателям наибольшее удовольствие [28].

Главная трудность, с которой сталкивается сочинитель детективов, заключается в необходимости все время обновлять запас сюрпризов. «Вы знаете мои методы, Уотсон», — говорит великий сыщик, и это, увы, правда. Прелесть Уотсона, однако, заключалась в том, что и после тридцатилетнего знакомства с Холмсом он так и не уяснил приемы последнего, но средний читатель куда сообразительней. Прочитав полдюжины историй одного автора, он оказывается достаточно сведущим в психологическом подходе Дюпена (описанном в «Похищенном письме»), чтобы уметь взглянуть на материал с точки зрения автора. Он знает, что, если Остин Фримен утопил кого-то в пруду, полном улиток, в этих улитках будет нечто важное, связанное с особенностями данной местности; он знает, что если персонаж Уиллса Крофтса обладает железным алиби, то в нем рано или поздно найдутся прорехи, он знает, что, если отец Нокс бросает тень подозрения на католика, тот окажется невиновным. Вместо того чтобы следить за преступником, он следит за автором. Потому-то у него создается впечатление, что более поздние вещи писателя почти никогда не идут в сравнение с ранними. Просто он женился на авторской музе, и этот брак убил тайну.

вернуться

28

Остин Фримен специализируется в такой разновидности детективного жанра, который отрицает все три вопроса. Он сначала воссоздает историю преступления, а затем — в этом-то и заключается все удовольствие — предлагает проследить за остроумными действиями сыщика… У Фримена оказалось немного последователей, да и сам он, похоже, расстался с этой формулой. А жаль.