Выбрать главу

Человек, имеющий “крышу”, переходит с вертикальной направленности на горизонтальную, и тем переводит свое предприятие в мир, находящийся в неразрешимом конфликте с процессом созидания. Бизнесмен прячется от закона, от государства и остается один на один со своей “крышей”. Поскольку отношения с “крышей” могут быть только неформальными, всегда остается вопрос, что же сделает “крыша” с человеком, оказавшимся полностью в ее власти? Конечно, государство тоже вмешивается и охотится как за предпринимателями, так и за их “крышами”.

Приведем пример. Бизнесмен хочет открыть кооператив по пошиву брюк. Но что же делать, если кто-то не поставил кооперативу оплаченные пуговицы или ткань? Чтобы этот кооператив работал, бизнесмен связывается с бандитами, а отсюда недалеко и до криминальной разборки, которая окончится убийствами. Человек просто хочет шить брюки, а оказывается преступником, с точки зрения налоговой полиции, а также, возможно, и соучастником в убийстве, потому что у него нет никакого другого способа получить у своего делового партнера пуговицы или ткань, за которые он заплатил.

«Заплати налоги и живи спокойно!»

В 1999 году часто демонстрировалась реклама Налоговой Полиции России «Заплати налоги и живи спокойно!». Предприниматель, желающий продолжать свой бизнес, превращен в государственного преступника, который боится спать по ночам. Если он действительно заплатит налоги, придется закрыть предприятие и выгнать на улицу работников, которые потеряют средства к существованию. Налоги невозможно заплатить, а кроме того, платить их государству-эксплуататору у бизнесменов нет никакого желания. Государство не рассматривает налоговые поступления как средства создания наиболее благоприятных условий для бизнеса, а пытается собрать с предпринимателей дань, цинично прикрываясь тяжелым положением им же обворованных бюджетников.

Демократическое государство создано, чтобы служить народу и обеспечивать предпринимателям режим наибольшего благоприятствования. А российское государство разоряет предпринимателя, разоряя при этом себя, то есть действует как завистник.

Закон как панцирь черепахи

В России закон носят с собой как панцирь черепахи. Это некий персонализированный закон, который обеспечивают человеку его государственная и криминальная “крыши”. Человек набирает несколько знакомств, несколько корочек, несколько телефонов, деньги на взятку, да сумку сухарей — и носит все это с собой как единственную надежду на спасенье.

Государство разрешает споры между людьми согласно своду законов. Он может быть полусоциалистическим, противоречивым, но тем не менее это официальный свод. Какой бы закон ни использовала “крыша”, это закон воровской, в основе которого лежат принципы: «укради у ближнего своего», «сильнейший победит», «все средства хороши», «нет правды на земле» и т. д. Почему же в России криминальные структуры и криминальный закон не занимают то же положение, которое в природе занимает дрожащая мышка в норке, как во всех других обществах?

Сегодня в России криминальные структуры и законы по меньшей мере равны по силам государственным и едва ли не честнее их. Между органами государственного правопорядка и преступниками, теоретически вынужденными скрываться, существует не противостояние, а смычка. Они нужны друг другу и работают в тесном контакте.

Проникновение криминальной идеологии во власть хорошо видно по войне компроматов. Чиновника, о котором известно, что он совершил преступление, не увольняют, а оставляют на работе, теперь уже как «своего». С ним, в случае непослушания, можно будет легко разобраться. Чиновник как бы проходит через публичный обряд совершения преступления, чтобы ему поверили и сказали: «Это наш человек».

Осталась ли в России преступная банда, в которой не числился бы милиционер или прокурор? Подождите пару лет, и мы будем спрашивать: «Остался ли в России милиционер или прокурор, не являющийся по совместительству членом вооруженной преступной банды?»

Отсюда абсолютный кризис доверия населения к правоохранительным органам, государственным юридическим институтам и тяжелейшее положение предпринимателя, оказавшегося между молотом и наковальней.