— И это чудо? Я богов хоть сам не признаю. Но верующие заслугу отдадут им, умные люди объяснят такие вещи капризами природы, наукой о ее поведении, — рассудил огненный человек.
— Можно отдать, можно объяснить. Но только никогда до этого, за двенадцать веков существования не видела таких событий та деревня. Месяц целый, дно пустое было, а потом также резко-ушла вода и все в раковинах! — продолжал настаивать на своем бумажный человек.
Задумался огненный. И спросил:
— Ну хорошо, как ты это понимаешь, кто дела все эти делал и зачем? Боги? Или… дети? — с легкой насмешкой, не ожидая услышать ничего путного в ответ спросил огненный человек.
— Нет… ну, может отчасти. Я считаю это была та же сила, что шестьдесят стеклянных людей на смерть отправила. Та, что правит нами. Она строга, но справедлива. Расцвела Жемчужная деревня, люди чересчур богаты стали, совесть над ними власть потеряла, забыли, что должны быть благодарны, ценить должны работу и процветание, удачу свою и ближнего. Сила увидела это, решила напомнить ненадолго, что это такое, когда плохо и голодно. Отняла. Люди ее убедить не смогли трудом своей и жертвенностью. Ушли помощи у богов просить, себя недолго в пустом море промучили. Ничего сила и не отдала им. Но дети их своими убеждениями, упорством и трудолюбием в восторг ее привели. И так расщедрилась сила, что даже с излишками вернула. А они-богов благодарить…
Огненный опять не знал что ответить. Опять изумился, задумался. Про любовь опять вспомнил.
— А что любовь твоя? Ее видел? Докажи, что дорогого стоит. Но только так, чтобы я понял, — огненный человек смущенно опустил глаза.
Бумажный человек заметил это. И на его полупрозрачном лице сложилась улыбка.
— Попробую. В тот раз занесло меня на одинокую поляну, где-то между самыми высокими горами западных хребтов. Круглый год она была покрыта нежной изумрудной травой, и залита самым ласковым теплым солнечным светом. На этой поляне, в небольшом доме, доживали свой век двое смертных людей. Последних в своем роде. Муж с женой. Единственное, что было у него-это она, единственное, что было у нее-это он. Было их, вроде бы двое, но иногда представлялось мне, что они одно. Приняли и меня как своего, в доме спрятали, хоть и сразу признался я, что бесполезен, и ни для какой работы не гожусь. Они лишь повторяли: «Друг, никакая разумная душа бесполезной быть не может. Да и виноват ты разве, что хрупким существуешь таким? Правильный ум в тебе-чистый. Мы с тебя тепло берем для жизни нашей. Совсем ты не ненужный. Оставайся навсегда, для нас ты вовсе не бумажный».
Умолк на мгновение бумажный человек. И тихо, очень тихо произнес:
— Да виноват я, разве?…
Наступило молчание. Лишь мерцало пламя на измятом теле и тихо потрескивало вокруг.
Затем рассказ возобновился:
— Так и жили они наедине друг с другом. Но никогда я не видел, чтобы в доме в этом правила скука. Всегда была радость, чистота, тепло. Тоска бывало приходила, но на долго ими овладеть никогда не могла. Чтобы жила и цвела, и из дома их никогда не уходила любовь- много работали. И телом и душой. В саду работали, скот держали, пока совсем плохие не стали. Для души-картины писали, пели, стихи прекрасные наизусть учили и читали, танцевали, говорили много. А какие это были разговоры! Сколько любви в них было, мудрости, нежности, уважения. Так и кормили они души свои очень долго. Были дети у них, но вместе со всеми остальными погибли. Часто плакала жена и говорила: «Не надо молодым никогда в кучу сбиваться, чтобы силу найти да счастье. Много лет человек прожить должен, чтобы понять, что все внутри оно, в сердце носим. А захотят, знаю я, вернуться в деревню родную, а смерть уже никого не отпустит. Да и деревни уже нет. Только два старика одиноких…». И слезы тихо лились из ее темных блестящих глаз. Каждый вечер друзья мои спускались к морю, в надежде, что дети вернуться. А первое чудо было в том, что жили они уже сто семьдесят восьмой год каждый на свете этом белом. Как я потом случайно выяснил-немыслимый для них срок. Когда спросил их о том, как такое возможно, ответили мне, что живы до сих пор, потому что питает их любовь да работа. И пока будут надеяться они детей своих увидеть, и смогут удовольствие в жизни находить-быть им в мире этом сколько захотят. А захочется прекратить все, так воссоединит их смерть да старость с детьми. Такая договоренность была. Так оно и произошло. Потускнели в один день глаза у мужа с женой. Устали. А на следующий день уже глубокими стариками сделались. Наступил момент прощаться, я понял, что с этого похода к морю они не вернуться. Грустно мне было, поскольку думал, что вечную семью нашел себе я, забыл очень надолго нутро свою и природу. Но ни в чем не винил их, наоборот рад был, что свободны их души будут теперь от сомнений и горестей жизни долгой. Да и вообще не представляю я какого это-жить существу жизнь ему не отмеренную. Тяжело, наверное, себя лишним не чувствовать. Но муж с женой были людьми сильными и сами бы у себя жизнь великую бы отнять никогда не посмели. Ушли они. День нет, два нет, три нет. Решился и я наконец. Повесил на плечи и торс связку булыжников, надежно на мне висело килограмм 10 камней. И не поверишь, бродил я три дня, искал стариков своих милых. За все это время не было ни дождя, ни облака какого. Ветер был покоен. Погода ясная. Даже на всех моих привалах роса и влага любая обходила мое тело стороной. Была река на пути моем-обмельчала, были провалы-деревья повалило, я спокойно преодолел все. Изумлялся я и продолжал путь. И вышел я в итоге к тому самому берегу, куда каждый вечер ходили они. Вижу сидят в обнимку у самой воды два окаменевших силуэта. Побыл я еще с ними, с несколько часов, пока думал куда мне дальше. Взглянул последний раз на покойные безмятежные лица, скинул спасительные связки, да полетел.