Они не догадывались, как далек был от них Грундер, хотя и деливший с ними опасности и лишения, но уже не живший, как они, теперешней минутой, а глубоко погруженный в свои одинокие мысли. Ибо для него «после боя» уже наступило, и он уже искал причины и оправдания.
— Вы даже не спрашиваете, что я здесь делаю? — удивился Штеттен.
— Нет, — ответил Грундер, — не спрашиваю. Вы пришли, чтобы убедиться, что и это восстание происходит точно так, как вы предполагали.
— Сегодня мне уже второй раз намекают, что я страдаю манией величия, — пробормотал Штеттен задетый, хотя и с улыбкой.
— Извините, я не хотел вас обидеть. Вас привело сюда законное любопытство историка, вот что я хотел сказать.
— Так и быть, признаюсь вам, дорогой Грундер: несколько часов назад моя жена заявила, что уходит навсегда. Мне не хотелось возвращаться домой до тех пор, пока она не съедет оттуда окончательно. Я просто искал себе удобное пристанище на это время.
Оба улыбнулись, как улыбаются шутке, которая недостаточно хороша, чтобы вызвать смех.
Помолчав, Штеттен добавил:
— Возможно, я мог бы быть вам полезен, например, для заключения перемирия и переговоров с правительством.
— Никаких переговоров уже быть не может, пролилось слишком много крови.
— Вы же сами говорили, что смерть не может служить аргументом — ни за, ни против?
— Смерть и не может, а убийство может.
— Но ведь и вы стреляли не леденцами, как выразился сегодня один полицейский.
Грундер покачал головой.
— Послушайте, какие у нас условия: немедленный созыв парламента, отставка правительства, роспуск собранных им добровольческих армий, восстановление всех конституционных прав, создание парламентской комиссии для расследования преступлений правительства. Ну что, вы все еще надеетесь на успех переговоров, господин профессор?
— Все это, дорогой друг, вы в свое время могли бы иметь. Но вы наделали слишком много ошибок и сами знаете, что теперь уже поздно. А правительству и на том спасибо, если оно сумеет уберечь Австрию от нацистов, а австрийский рабочий класс — от судьбы немецкого. Демократия погибла, по крайней мере пока, но еще можно спасти Австрию.
— Нет, если нас разобьют, Австрия тоже погибнет.
— Именно поэтому вы и не должны допустить, чтобы вас разбили, надо начать переговоры с правительством.
— Даже если бы мы могли и хотели начать переговоры, этого не может правительство, действующее по приказам из-за рубежа.
— Если это правда…
— Можете убедиться сами — для этого вам достаточно использовать ваши связи. А пройдет несколько лет, и вы убедитесь, что сейчас ведется большая игра, сейчас готовят новую мировую войну. И пусть сегодня нас разобьют, но эта мировая война закончится победой рабочего класса.
— В последнем я сомневаюсь, а новая война начнется оттого, что вы не сумели как следует завершить предыдущую. Потому что вы не способны действовать. Вы, евреи, любите пророчествовать, это общая беда всего вашего рода. Правда, счастье, которое обещали пророки, никогда не наступало. Зато, предрекая гибель и несчастье, они никогда не ошибались: они хорошие пессимисты и плохие оптимисты. Берегитесь самих себя!
Молодой человек, которому поручили вывести Штеттена из района боев, был курьером. Штеттен спросил его:
— А вы верите в вашу победу?