— Несколько часов назад Гитлер или его люди уничтожили руководство СА, отряды СА разоружают. Банды убийц носятся по всей Германии, вся акция должна быть закончена к сегодняшнему вечеру — так приказал этот толстозадый Геринг.
— В чем же смысл этой акции?
— У нее нет смысла, это самоубийство. Если режим начинает уничтожать таких людей, как я, значит, его смертный час уже пробил.
Йозмар сказал:
— Если режим уничтожит вас, это значит, что пробил ваш, а не его смертный час. И если эти подонки пойдут на это, то лишь потому, что ни вы, ни ваша болтовня насчет Спарты им больше не нужны.
— Что? Что вы сказали? — возмутился Ильминг. Но его возмущение быстро прошло. Теперь было уже все равно, он сдался и начал в дикой ярости грызть ногти, что обычно делал лишь тайком. Йозмар, ростом выше его на целую голову, сказал, глядя на него сверху вниз:
— То, что сейчас происходит, в сущности, не имеет отношения ни к вам, ни к вашим поэтическим фигурам. Это — классовая борьба, хотя и в скрытой форме. Режим дал трещину, остается ее расширить. Режиму приходит конец.
Заключительный монолог вышел недурно, и хорошо, что Теа была рядом. Теперь и речи быть не могло об отъезде за границу. Диктатура трещит по всем швам, ее падение — это вопрос дней, главное — не выпустить из рук наследство.
Он отвел ее в сторону:
— Отвези меня на станцию, мне нужно в город. Вечером я позвоню. На всякий случай собери мои вещи. Приеду вечером попозже — я надеюсь.
— Не надо в город, Йозмар, прошу тебя, это же смертельный риск! — Она схватила его за руки. — Не уезжай, ну пожалуйста, не бросай меня так!
— Я не бросаю тебя. Но пойми, что обстоятельства резко изменились. Иди одевайся и выводи машину.
Она смотрела на него, все еще ожидая чего-то, но он не видел ее, он был уже в городе. Вокруг было тихо, но он, казалось, слышал сигналы, понятные лишь ему и таким, как он.
Она отвезла его на станцию, по дороге он говорил не умолкая. Она не проронила ни слова.
Днем приехали трое эсэсовцев и забрали фон Ильминга. Разбили ему лицо кулаками и поволокли его вниз по лестнице, хлеща по голове плетками из буйволовой кожи, и бросили в машину. Он не протестовал.
Теа ждала звонка Йозмара. Потом стала ждать его приезда, поехала на вокзал и ждала там, пока не пришел последний поезд. Она ждала всю ночь, сидя в его комнате. Утром приехал Ленгберг. Узнав, что Йозмар сбежал, он немало удивился. Ведь все было готово, и он без всяких хлопот мог пересечь границу.
Ленгберг отвел Теа в ее комнату, уложил в постель и сделал укол.
— Тебе нечего бояться. Это легкое снотворное. — Она быстро заснула.
Проснувшись, она увидела его у окна. Вот так же она сидела, охраняя сон Йозмара, — и все напрасно. Она закрыла глаза. Ленгберг, не оборачиваясь, произнес:
— В романах женщина, оказавшись в твоем положении, случайно — я подчеркиваю: случайно глядит в зеркало и видит, что за несколько часов постарела на много лет. Но с тобой все в порядке, ты — красивая, зрелая девица. Пора и замуж. И на этот предмет у тебя есть я.
Она сказала:
— Ты думаешь, я больше никогда не увижу Йозмара? Сделай мне еще укол, два укола, я хочу спать, долго спать.
Делая укол, он бормотал:
— И поспать подольше, Боже, дай мне тоже, дай мне тоже.
Она заснула.
Он снова сел к окну. Потихоньку смеркалось. Время у него было. А ждать он умел и доказал это.
Все эти Гебены, Ильминги думают о великих целях. Он же в своей жизни думал лишь о двух вещах. С двенадцати лет он мечтал стать хирургом. И стал им. С двадцати семи лет он мечтал стать мужем девушки по имени Теа Зайфрид. В первый раз он стал им слишком рано. На целых семнадцать лет раньше, чем нужно. Теперь время пришло.
Он устроился в кресле поудобнее. На небе загорались звезды. Где-то, не очень далеко, стреляли. Благословенная ночь, с нее начинается его новая жизнь.
Акция по «чистке» партийных рядов окончилась лишь на следующий день. Режим вышел из нее окрепшим.
Часть четвертая. «…еще те, чей удел — молчание»
Глава первая
Нет, теперь уже слишком поздно, связной не придет, ибо опоздал, видимо, не на эти два часа, а на всю жизнь. В последний год это случалось все чаще. Дойно знал, как это происходило: все было готово, разработано во всех деталях, связному — или часто, особенно в последнее время, связной — оставалось лишь завершить кое-какие формальности, получить паспорт и билеты, время и место встречи были уже назначены, и какой-нибудь Дойно уже выехал из Парижа, чтобы в определенный день и час встретиться со связным где-нибудь на смотровой площадке, на высоком холме возле Осло, — а связной не приходит. Ему неожиданно сообщают, что паспорт задерживается, он получит его на сутки позже, а пока пусть подождет у себя в квартире — возможно, от него потребуется одна небольшая справка. Потом одной справки оказывается недостаточно, потом его просят написать заодно и всю автобиографию — время у него есть, потому что поездка все равно откладывается. А потом оказывается, что и ехать никуда не надо, потому что для него уже готова уютная камера. Потом проходят недели, возможно, месяцы, а возможно, и больше: «Выкладывайте уж все как есть, геноссе!»