Выбрать главу

— Нет, вам этого не понять, никто этого не поймет. Это надо испытать. Даже если вы были в гитлеровском лагере, этого вы не испытали. — Наконец он умолк и принялся вновь жадно курить.

— Нет, ты не провокатор, — сказал Дойно. — Альберт сейчас сведет тебя со своим другом, который уже сегодня утром увезет тебя в Норвегию. Да, ты сказал нам правду, и все же пока мы ничего предпринимать не станем.

— А ты шутник, товарищ, — перебил его незнакомец. Он вдруг громко рассмеялся, смех этот с каждым вздохом делался все заливистей, как у человека, до которого с каждой минутой все больше доходит смысл сыгранной с ним шутки. — Ха-ха-ха, я, значит, сказал правду, но вы делать ничего не будете, ха-ха-ха!

Они смущенно молчали; когда он вытер слезы, ни у кого уже не было уверенности, что это были слезы от смеха.

— У причины есть имя — Гитлер! — сказал Дойно; он ласково дотронулся рукой до плеча Петровича.

Тот раздраженно стряхнул с себя его руку и пояснил:

— Три часа я тут от имени своих товарищей излагал вам причину, по которой вы должны в это вмешаться. И как ты тут верно сказал, товарищ, у этой причины есть имя — Сталин. А с другой стороны, есть еще пятьсот шестьдесят три имени, которые я вам назвал. И они погибнут, если вы смолчите. И какой тогда смысл имеет ваша свобода, если вы смолчите, и какой тогда смысл в моем побеге, в моем спасении? Зачем я торчу в Париже, что я забыл в Норвегии? — Он вскочил, видимо, хотел отдышаться, но тут же он стукнул руками по столу и закричал, но голос у него сорвался: — Вы спятили, спятили! Я сказал всю правду, а вы ничего не хотите делать?! Да вы же убийцы, вы хуже убийц, вы же… да вы заслуживаете!..

Джура обнял его и стал успокаивать, точно разбушевавшегося больного ребенка.

Альберт сказал:

— Фабер вот что имел в виду: мы не можем воевать на два фронта. Главный наш враг Гитлер, и перво-наперво надо одолеть его. И в этом деле Россия для нас самый надежный, единственно надежный союзник. А союзника нельзя ослаблять перед боем, понимаешь?

Петрович старался не закричать:

— Спятили вы или ослепли? Сталин ваш самый надежный союзник? Сталин уничтожил всех своих союзников. А они были посильнее вас. Но он их еще как ослабил. Сталин — единственно надежный союзник! Не знаю, спятили вы или ослепли! Но никто не хочет мне верить. Джура, ты, ты же поэт, человек, который должен хотя бы…

Дойно сел в изножье кровати. Опять прихватило сердце, слабость сковала все тело, опять это чувство, что не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, что голос твой никто не услышит. Ему казалось, что и Джура говорит где-то за стеной. И тут он вспомнил, что нечто похожее с ним уже было. Меньше двух лет тому назад, в Осло. К нему тогда пришел Альберт, отчаявшийся, словно замурованный в страшном своем одиночестве. Альберт требовал, чтобы он вступился за Зённеке, спас его. А потом ушел, разочарованный. Зённеке тогда был уже мертв, но узнали они об этом позже.

А теперь вот явился этот Милан Петрович. И Альберт уже готов выложить ему хорошо продуманные тактические положения, по которым они вынуждены молчать. Хоть они и порвали с партией, но все еще были сообщниками, все еще были в самом центре заговора молчания. Спятили, ослепли — может быть, он и прав, подумал Дойно. Надо бы все заново обдумать, отбросить всякую тактику, надо бы…

— Да, я должен признаться, что даже за день до своего ареста, хотя уже много наших исчезло… да что я говорю, даже просидев много месяцев в тюрьме, даже тогда я еще верил в партию, в ГПУ и в то, что аресты в большинстве своем справедливы. Я был слеп, но теперь я знаю правду. И вы ее знаете, а потому… да что толку?.. Если вы не хотите ничего предпринять!..

Джура и Альберт снова принялись терпеливо его уговаривать. Он еще пытался возражать, а потом замолчал. Наконец они помогли ему надеть плащ, он напялил шляпу, попрощался, небрежно взмахнув рукой, и ушел вдвоем с Альбертом.

Джура влез на стул, открыл чердачное окошко и выглянул на улицу. Занималось серое утро.

— У тебя опять сердце пошаливает? Давай бери стул и постой тут рядышком, подыши! Дождь перестал, вид на эти крыши хорошо успокаивает, в них есть здоровая флегма, кажется, они сейчас уснут. Посмотри на колокольню Святого Этьена и на купол Пантеона!

Опершись руками на крышу, они смотрели вдаль. Им хотелось забыть Петровича да и себя тоже. Поэтому они предались созерцанию этой причудливой картины — крыши, башни, ущелья между домами. Слева видна была Сена и остров Сен-Луи. Три грузовые баржи, одна за другой, плыли вверх по течению реки, какой-то человек медленно втаскивал на палубу бадью с водой. Джура сказал: