— Я слышу шаги. Может, наконец, доктор. Мне кажется, сейчас он мне действительно нужен. Боли становятся все сильнее.
Доктор Краль заговорил прежде, чем вошел.
— День разгулялся, наверху так чудесно, почти как летом. Возьмите свечу, Джура. Мне нужен свет. Болит, Хинко?
— Да, все сильней. Мне кажется, я не могу дышать.
— Я дам тебе двойную дозу, ты заснешь.
— Да, но прежде я хотел бы знать, что произошло. У нас ведь теперь наконец столько патронов, так почему…
— Очень просто, потому что… — начал доктор и прервал сам себя, всадив Хинко иглу в ногу.
— Почему? — спросил юноша. Его посиневшие губы дрожали.
— Потому что они хотят последовать твоему примеру, Хинко, и предпринять еще одно нападение, теперь, когда у нас благодаря тебе есть патроны, понимаешь?
— Да, но… — лепетал умирающий. Он поднял руку, чтобы вытереть пот с лица, но она бессильно упала. Его взгляд блуждал от доктора к Джуре и задержался на свече. Пламя дрожало.
— Да, но… — пробормотал он опять. Он несколько раз дернулся. Краль закрыл ему глаза.
— Собирайте все, что у вас здесь есть, Джура, вы должны немедленно покинуть пещеру. Усташи могут ворваться сюда с минуты на минуту. Поэтому и было лучше, чтобы Хинко ушел от нас.
— А наш пулемет?
— Вместе с Хинко у нас уже трое убитых. Мы дорого заплатили за восемнадцать тысяч патронов, но они не подходят нам по калибру. Если это вас интересует, мы еще захватили запломбированный пакет. Сорок дюжин презервативов, венское производство, не самого лучшего качества. И против венерических болезней смерть — самое надежное средство.
— А откуда им известно про пещеру?
— Учитель Бугат выдал им. Вы принимали его тут. Он был в Сплите и там продался им. Маре об этом больше известно.
По вырытым траншеям и через окопы они выбрались к подножию лесистого холма, служившего отряду последним опорным пунктом. Да, день стоял поистине летний, хотя была середина зимы. Они наткнулись на полуголых мужчин, рывших окопы.
— Мне кажется, что писатели всегда находят симпатичными тех, кто их обожает, — сказал Краль, останавливаясь, чтобы передохнуть. Они выбрали более крутую тропу, подъем шел слишком быстро. Насмешливая улыбка, сопровождавшая его слова, уже исчезла с лица, но рот еще оставался полуоткрытым.
— Вы правы, Краль, — сказал Джура устало. — Мне не следовало показывать Бугату пещеру. И возможно, я и впрямь сделал это из тщеславия. Впрочем, он вовсе не похож на человека, способного продаться и предать того, о ком написал большой, полный уважения очерк.
— Предательство — романтическое слово! — сказал доктор. — Каждый взрослый человек предавал своих родителей и обычно свою первую любовь тоже. Наша земля так и кишит предателями. Что же касается этого учителя, то вы, похоже, так убедительно изложили ему, что наша борьба совершенно бесперспективна… Ему осталось только сделать выводы из слов обожаемого писателя. Пошли, Мара ждет. — Из всех из них Краль больше всего изменился за несколько месяцев. Упитанный круглый человек очень быстро похудел и облысел. Его глаза были постоянно воспалены и слезились. Он ходил все время согнувшись, словно тяжелая ноша давила ему на плечи. Но он был единственным, кто следил за своей одеждой и своим безупречным внешним видом. Он ежедневно брился, его ботинки блестели, складки на брюках не оставляли желать лучшего. Металлические уголки его докторского чемоданчика, неизменно находившегося при нем, были всегда до блеска начищены.
Как-то летом он высадился у них на острове, турист, спустившийся после месячного пребывания в горах к морю на долечивание, как он выразился. Через какое-то время он связался с Марой, а вскоре после этого снял флигель ее дома в Зеленой бухте. Он надеется, сказал он, что скоро приедет его жена. Но она так и не приехала. Ее уже тогда не было в живых, ее и несколько сотен других лагерных заключенных усташи скосили пулеметной очередью — на клеверном поле вблизи Дравы, при ослепительном солнце в летний полдень.
Краль узнал об этом позже и долго скрывал ото всех. Он чувствовал себя виноватым, он презирал самого себя и свой народ — хорватов. Его жена была сербской еврейкой. Он тяжело страдал, принуждая себя высмеивать все вокруг. Только у одра умирающего он опять становился самим собой.
— Бугат хотел бросить все, прийти сюда и присоединиться к нам, — сказал Джура, как бы оправдываясь, но слова его звучали гневно. — Таким образом, я был обязан сказать ему всю правду.