— У тебя, Владко, — сказал Джура, медленно поднимаясь, — у тебя в кармане, конечно, уже лежит резолюция. Это всегда было самой сильной твоей стороной. Но мы в свое время договорились ничего не решать окончательно, пока не приедет сюда Дойно Фабер. Я к тому же голоден и хочу спать. Я пойду туда, в павильон. Разбудите меня, если вам понадобится плохой стрелок.
Драги бросился за ним и попытался его вернуть. Джура, стоя уже в дверях, обернулся и сказал:
— Может, еще не слишком поздно, и мне достанется немного куриного паприкаша и творожного штруделя от завтрака баронессы.
— Джура, как же так… — лепетал Драги. Но дверь уже захлопнулась, и слышно было, как щелкнул замок. В глубоком смятении он закрыл глаза. Когда он опять их открыл, перед ним стояла Мара. Какая она маленькая, худенькая, и молодая, и старая одновременно, мелькнуло у него в голове. Мара сказала:
— Джура действительно такой, каким ты себе его представляешь. А вовсе не тот плохой актер, который в отчаянии играет самого себя. Ты веришь мне, Драги?
— Да, да, — сказал тот печальным голосом. — Но куриный паприкаш и творожный штрудель!
Она отвела его за руку к столу. Я никогда не буду больше женщиной, подумала она вдруг. Буду только еще более непоколебимой и жестокой, как сказал Джура.
— Но тогда уже, конечно, было слишком поздно, — закончила Мария-Тереза одну из своих пространных историй. — Даже эрцгерцогиня была décidément agacée[149], и они оба удалились после того в свое поместье. Une retraite bien mal méritée[150], как очень правильно сказал тогда Путци. Собственно, Путци…
— Когда вы в последний раз получили от него весточку? — прервал хозяйку Краль.
— С ним что-то приключилось, он ведь как ребенок, кто-то, вероятно, вскружил ему голову. En tout cas[151] вот уже три недели от него не было ни одного письма. Impardonnable![152]
— Не забывайте, баронесса, что мы здесь как в блокаде, полностью отрезаны…
— Ах, оставьте! — воскликнула она нетерпеливо. — Теперь и вы туда же со всеми этими глупостями. Прошлый раз мы воевали со всем миром, однако моя корреспонденция не прерывалась ни на один день. Что за мания вечно ссылаться на войны и тому подобное, c’est fâcheux![153]
Краль кивнул. В этих покоях все, что говорила баронесса, звучало правдоподобно. Кроме персидских ковров, все было в стиле Луи XV, в любом случае, как считал доктор, гармонировало с ее словами.
— Выпейте еще чашечку, доктор, хотя его и вправду невозможно пить… Вот именно, Путци мог хотя бы прислать нам кофе и доставить сюда Дойно Фабера. Ни кофе, ни Фабера, ни письма.
— Во всяком случае, теперь уже слишком поздно — и для кофе, и для Фабера. Похоже, в эту ночь нас выкурят отсюда, милостивая сударыня. Ваша племянница поручила мне убедить вас покинуть сегодня после обеда редюит и остров.
— Какое счастье, что я не дала вам до сих пор вставить ни словечка, иначе вы еще до кофе начали бы про эти глупости.
— Глупости, возможно, не совсем правильное слово.
— Bêtises, sornettes[154], говорю я. Filous[155] мсье Павелича крупно повезло, что мы до сих пор не скинули их в море. Они морочат своему шефу голову да и итальянцам тоже, что-де уже давно победили нас, что они maîtres de la situation[156]. Бетси сделала сегодня рано утром успешное нападение на них и отобрала у них cartouches[157]. Теперь этим героям не остается ничего иного, как только чесать своими ружьями собственные спины, mon cher, а не выкуривать нас.