Тридцатичетырехлетний Роман Скарбек редко спрашивал себя, почему он сделал так, а не иначе. Разве не разумнее было следовать импульсу мгновения? Те, кто не доверял своему внутреннему импульсу, не были счастливее, их жизнь не умнее, разве что только сложнее. Его мать всегда обстоятельно обдумывала каждый шаг и была весьма целеустремленной дамой, даже и сейчас, в свои шестьдесят два года. Именно поэтому она вышла замуж за Станислава Скарбека, хотя он был на пятнадцать лет старше нее. Она хотела сделать из него идеального супруга. И тогда он пустил себе пулю в сердце. Теперь она жила в городе, поблизости от тиранически любимой ею дочери и внуков. И по-прежнему дирижировала всеми. Даже сыном, как ей казалось, навещавшим ее каждые десять дней, она считала, что сможет постепенно переделать его «доброе, но равнодушное» сердце с тем, чтобы потом быстренько женить его. Враг был в стране, каждый чувствовал его мертвую хватку на горле, но пани Скарбек по-прежнему плела свои собственные планы, как паук паутину.
Роман жил без всякого плана, импровизируя в жизни, в чем и упрекала его мать. Два дня назад он встретил Ядвигу у одной молодой вдовы, та довольно ловко и успешно пробивалась в жизни, покупая и перепродавая из-под полы. Роман стал ее клиентом. Она превращала для него последние остатки его движимого имущества в деньги и товары. Она была любовницей высокопоставленного гестаповца, говорили про нее, и одновременно настоящей патриоткой. По вечерам ее дом превращался в маленькое казино с ночлегом, потому что по ночам запрещено было показываться на улице. Под утро Роман забрал с собой хорошенькую Ядвигу, только недавно приехавшую из столицы. Ей хотелось насладиться хоть несколькими минутами езды в санях на холодном и чистом зимнем воздухе, сказала она. Но она легко дала уговорить себя и поехала вместе с ним в старый замок.
Всего лишь мелодраматическая импровизация, эта Ядвига, думал он, ложась в постель. Юзек отвезет ее обратно в город. С восемнадцати часов мне будет совершенно безразлично, чего она так боится.
— Ты не любишь меня, — сказала она лениво.
— А что бы я должен был сейчас сделать, если бы любил?
Она не ответила. Может, она все-таки шпионка. Собственно, моя обязанность выяснить это, сказал себе Роман. И спросил:
— Ты ведь из Варшавы, да?
— Нет, это я только так говорю, у меня на то особые причины.
— Ага, тогда не хочу быть нескромным.
— Для порядочной женщины это счастье иметь такого скромного возлюбленного, — сказала она и зарылась головой в подушку.
Он поднялся и подошел к окну. Мужчина все еще стоял на холме. Караульные, конечно, заметили его и наблюдали за ним. Это не немец, иначе он был бы не один. Может, кто из своих, из делегации? Тогда почему же он пришел в такое неподходящее время? Но вот мужчина вскочил на лошадь и поскакал по аллее вниз — наездник он неопытный. Внезапно он силой заставил животное остановиться, развернулся и исчез за холмом. Тут выскочил кто-то из своих и погнался за ним. Роман дождался его возвращения, открыл окно и спросил:
— Кто это был?
— Чужой какой-то. Ускакал по волынской дороге. Может, офицер, но он плохой наездник, сукин сын, и меховая шапка на голове.
— Закрой окно, тянет жутким холодом, — крикнула Ядвига.
— Значит, ты и холода тоже боишься? — спросил он.
— Да, но меньше, чем людей. Те мне только зло причиняют.
Она могла иметь в виду с одинаковым успехом как неверного супруга, так и любовника, давшего ей мало денег, или войну, оккупацию, преследования. Он пообещал ей, что она может спокойно выспаться, здесь никто не потревожит ее, вышел из комнаты и спустился вниз. Надо было что-то немедленно предпринять, чтобы тут же выяснить, какую это все имело связь с незнакомым всадником.
Многовековая история древнего еврейского городка Волынь осталась ненаписанной, она передавалась устно из поколения в поколение. Мало кто помнил точные даты, но каждый знал события, отголоски которых остались, впрочем, живы и по сей день: войны, мятежи, погромы, эпидемии, губительные пожары оставили следы, стереть которые никто не стремился. В центре городка находились могильные камни, как раз на том самом месте на Рыночной площади, где приняли смерть за веру мужчины, женщины и дети; на западном холме расположилось совсем старое кладбище, могильные плиты вросли глубоко в землю, надписи на них уже трудно было расшифровать. Но волынцы чувствовали свою связь и с теми мертвыми, имена которых уже стерлись до неузнаваемости. Недалеко от реки были захоронены умершие от чумы, и еще было совсем новое кладбище, на краю леса, рядом с лесопильней. Если наступала пора поплакаться на великую беду или отвратить надвигающуюся опасность, шли «побеспокоить» мертвых, они были самыми надежными ходатаями перед Всевышним. Волынцы, с незапамятных времен в большинстве своем ковровщики, славившиеся на весь мир своей добротной ручной работой, не упускали ни одной возможности: они ходили на все три кладбища и под конец собирались еще перед могилами мучеников за веру. Они боялись смерти, но любили мертвых. Они были уверены, что те не оставят их в беде.