— Где же разум в твоих словах, Йехиэл? — спросил цадик. — Пока кошка еще играет, мышка не погибла. И если жить означает терпеть, то кому же позволено потерять это терпение? Но кошка боится более страшного зверя. Кто знает, может, и тому тоже захочется поиграть. Поэтому нужно дать понять более высокому коменданту из округа, этому злодею Кучере, что он может быстро разбогатеть трудом ваших рук, которые ты, глупец, хочешь обрубить. Бог простит тебе твои прегрешения.
Один из молодых людей выступил вперед и сказал:
— Говорят, что в лесах вокруг полно мужчин с оружием в руках. И они были мышками, но стали волками. Почему бы и нам не стать такими, как они?
Цадик склонился над фолиантом, вполголоса прочитал несколько слов, закрыл глаза и начал медленно покачивать головой. Это означало, что мужчинам следует покинуть его, но на сей раз никто не захотел понять поданного им знака. Йехиэл прервал молчание:
— Простите меня, ребе, я недостоин мешать течению ваших мыслей. Но какой же учитель оставит своих учеников без ответа, когда они ищут пути? Не отягчит ли он тогда себя их грехами? Что нам делать, цадик?
— Приведите ко мне пришлого еврея! Я девятый, кто сидит на этом месте. Те, кто были до меня — да пребудет благословенна память праведников, — указывали путь поколениям и поколениям, учили их различать, что есть бездна великая, а что ложная, что есть путь истинный, а что — Боже упаси! — ложный. Но вы быстро забыли, чему учили мои отцы ваших отцов. И тут появился пришелец — посланник Аваддона[174], — он потерял свою жену, своих детей, говорит он, и видел губителей в действии, утверждает он. Он ненавидит наших врагов, так думает он, а сам, однако же, ближе к ним, чем к нам, я это знаю. Когда он прибыл сюда в ту ночь, в пятницу, то даже и не понял, что осквернил субботу. На его теле одежды врага…
— Простите, ребе, я недостоин прерывать вас, но это все постепенно прояснилось: почему он одет в немецкую форму, почему он прибыл именно к нам, почему…
— Пусть он придет, — оборвал его цадик. И потом, повернувшись к Сораху, древнему старцу, добавил: — Глупец смотрит в колодезь и думает, что видит там само небо и звезды на нем, а не их отражение. Достаточно взять в руки маленький камешек и бросить его в воду — и небо глупца разлетится брызгами. Только тогда одурманенный человек поднимет голову, увидит истинное небо и поймет, что бездна есть бездна и что небо всегда над человеком и никогда не пребывает под ним. Пришло мне время бросить камень.
Старец Сорах изрек:
— Ты останешься стоять здесь, в дверях, пришелец, но не касайся полога. Когда тебе сделают знак подойти ближе, ты сделаешь один шаг, ну, может, еще один, но не больше. Если тебя спросят, сразу не отвечай, чтобы твои слова не смешались со словами цадика. И ни на мгновение не забывай, перед кем ты стоишь, и с каждым глотком воздуха думай о том, что он еще больше того, что есть, потому что за ним стоят его великие предки. Они несут его на своих плечах. А теперь скажи мне, как ты себя называешь.
— Эдуард Рубин.
— Эдуард — это не имя. А твой отец?
— Мориц Рубин звали его, он уже давно умер.
— Тогда я скажу так: тебя зовут Эфраим бен Моше из дома Реувена.
Внутри было натоплено, с удивлением обнаружил Эди. Кафельная печь, доходившая до потолка, пылала жаром.
— Ни один дом в Волыни не топится, — сказал Эди. — В комнатах, где дети, больные, так холодно, что видно, как пар идет изо рта. А здесь, значит, хватает угля, здесь даже слишком жарко.
— Что ж ты хочешь, чтобы праведник мерз?
— Как и все другие, конечно. Как и все те, кто день и ночь трудится со скрюченными пальцами.
Красный полог перед ним отодвинулся в сторону. Вперед вышли двое старцев, за ними следом толстоватый человек среднего роста, около сорока лет или чуть моложе. Одетый в пестрый полосатый кафтан из тяжелого шелка, доходивший ему до щиколоток, на выбритой наголо голове — круглая белая шапочка. Светлые локоны на висках, пейсы, казалось, были искусно завиты.
— Праведник желает побыть наедине с Эфраимом бен Моше из дома Реувена, пришельцем из общины священномучеников в Вене! — возвестил Сорах громко, словно его сообщение предназначалось огромной толпе людей. — Но сын пусть останется! — быстро добавил он. Он успел уловить знак, поданный ему цадиком.
Эди удивленно обернулся и увидел за простым пультом примерно шестнадцатилетнего юношу, голова которого так низко склонилась над фолиантом, что был виден только высокий белый лоб да черные пейсы на висках. Когда Эди отвернулся от него, то увидел, что полог опять задернут. Старцы исчезли.
174
Аваддон — в иудаистической мифологии олицетворение поглощающей, скрывающей и бесследно уничтожающей ямы, могилы и пропасти преисподней