Выбрать главу

— Вам известно, доктор Реувен, почему старец Сорах называет ваш родной город общиной священномучеников? — спросил цадик, не поднимая глаз от своей книги. — Пятьсот двадцать лет назад евреев изгнали из Вены. И никто не знал, куда их деть. У них все отобрали и ждали только позволения убить их. Евреи сидели без пищи в маленьких весельных лодочках, прямо посреди города. Так прошло несколько дней. Наступило воскресенье. Христиане прогуливались по берегу Дуная, услаждая свой взгляд лицезрением изгнанных. Один находчивый булочник принес черствых хлебов и дешево продал их любопытным глазеющим. Христиане стали бросать черствые хлебы в голодающих, целясь им в голову. Лодки опрокинулись, сидевшие в них утонули. Но погибли не все. Оставшиеся в живых основали в других местах новые общины. Но позднее внуки изгнанных и утонувших вернулись на старое место, и с тех пор мы называем Вену общиной священномучеников. Вы ученый человек, вы знали об этом?

— Нет, — ответил Эди. — Или, может быть, я когда-нибудь знал, но забыл. Я мало интересовался историей евреев.

— Но, однако же, притча понятна вам: хлеб, который христиане бросали голодающим, превратился в оружие в их руках. Всевышний мог облагодетельствовать невинных пищей, но не посмел отказать виновным в благосклонности совершить доброе дело.

— Ну, чтобы понять запутанные поступки людей, нужна, пожалуй, диалектика, а деяния Божьи должны быть простыми, понятными без притч. Бог не должен задавать нам загадок! — сказал Эди несколько грубо. Он был полон решимости взять себе один из многочисленных стульев, стоявших вокруг длинного стола и вдоль стены, если этот упитанный белокурый раввин с небесно-голубыми глазами немедленно не предложит ему сесть.

— Диалектика, а что это такое? — спросил цадик и посмотрел на сына.

— Садитесь, пожалуйста! — сказал юноша. Он принес Эди стул, вернулся назад к пульту и пояснил, не глядя на отца: — Вы знаете, ребе, что такое диалектика. Но мудрецы других народов слушали только Аристотеля и поэтому познали только половину истины. То, что единство распадается на противоположности, а противоположности соединяются в единое целое, это само собой понятно, потому что для Бога вся Его и потому вся Богова — ненарушенный покой в пространстве и одновременно бесконечное движение во времени. Они просто не поняли, что Бог есть загадка и решение всех загадок. Это и есть диалектика.

Отец медленно покачивал головой, туда-сюда, приложив левую руку к глазам, словно защищая от слишком яркого света. Через какое-то время он сказал:

— А зачем нам тогда это ироническое слово «диалектика»? И почему пришелец думает, что тайна сокрыта в человеке, а Всевышний не должен задавать загадок?

— Потому что он толкует Создателя по своему образу и подобию, — быстро ответил юноша.

— Значит, тайну черствых хлебов вы не поняли, доктор Реувен, — начал опять цадик, — даже этого не поняли! Как же вы можете думать, что понимаете то, что происходит сейчас?

— Потому и могу, что речь идет об исторических процессах, а не о притчах раввина, — возразил Эди.

Отец и сын засмеялись. Не слишком громко и без насмешки, а так, словно развеселившись скоропалительному незрелому слову ребенка, которому все прощают с легкостью. К тому, что они потом говорили друг другу на трудном для его понимания идише, пересыпая свою речь цитатами на древнееврейском и арамейском языках в подкрепление своей точки зрения, к этому он едва прислушивался. Никаких исторических процессов, никаких действий не бывает, пришли они к выводу, без предопределившей их воли. Все происходящее есть одна из многочисленных форм выражения одной-единственной Божьей воли.

Эди пристально смотрел на юношу, на его темные миндалевидные глаза, их чарующий и живительный блеск. Второй раз в его жизни на него нахлынуло ощущение, что он встретил в незнакомом ему человеке кого-то давно им забытого. Первый раз с ним такое случилось, когда он сидел в жалкой каморке в Праге напротив женщины, которой принес известие о гибели ее мужа в вооруженной стычке с полицией. Как и тогда, он сейчас ничего так не жаждал, как способности обладать второй памятью, в которой хранилась бы сама тайна, а не ее конечное разрешение.

— Но есть свой смысл в том, что он пришел. Каждый пришелец — посланник, ведь он приносит весть, даже если и сам того не ведает. Какую весть принесли нам вы, мой господин? — спросил юноша по-немецки.