— Что ты хочешь от меня, Влас, что я могу поделать, если терпеть их не могу? Со скрипками, понимаешь, пришли воевать. А у одного из них даже книжки с собой. Свернуть им башку, как вот этим воронам! Да, беда-то какая! Сам, говоришь, печку клал?
Враг должен был обнаружить на снегу множество следов, пересекавших луговину, и углубиться по ним в лес. Вот уже несколько часов, как снегопад прекратился, и следы были хорошо видны. Они петляли, делали большие обходы и вели к ущелью, протянувшемуся на полтора километра. Сначала оно шло прямо, а потом почти под прямым углом сворачивало влево, значительно углублялось и постепенно переходило в лощину, по склонам которой карабкались кверху молодые буки.
— Двадцать один час восемь минут, — сказал Скарбек. — Вот уже, по крайней мере, восемьдесят минут, как Бёле известно, где он может найти волынцев. Он не торопится, уверен в своем деле, хочет сначала сытно поужинать. Однако в течение часа он все же должен быть здесь. Он может появиться на опушке леса уже через двадцать минут. Пошли на командный пункт!
— Я оставляю вам молодого Бене как своего связного, а сам спущусь вниз, в ущелье, — сказал Эди.
— Вы останетесь со мной, — ответил Роман.
— Нет, важно подать им пример, что может оказаться решающим для будущего этих новых солдат.
— Доктор Рубин, отныне и навсегда вы находитесь у меня в подчинении и можете отлучиться только в случае, если я прикажу вам. То же самое относится и к юноше. Понятно, Бене?
Они вышли из ущелья и пошли на командный пункт, тот был уже совсем готов — окоп, похожий на огромную воронку от снаряда. Ветки над их головами опять сомкнулись.
— Здесь очень недурно, — сказал Роман удовлетворенно. — Можно даже прислониться. Ну, Бене, расскажи нам, что там написано в твоих книгах про нас и про наше теперешнее положение.
— Там написано, что люди сами обязаны покарать злодеев и что те должны претерпеть страдания, приняв такую смерть, что соразмерна учиненным ими злодеяниям. Однако же все это не так просто.
— Что не так просто? — спросил Роман и, несмотря на темноту, уставился юноше в лицо. Вот точно так же, вспомнил он вдруг, он хотел угадать тогда, в яхте, выражение лица Фабера — как будто лишь в полном мраке с лица полностью спадает завеса. — Что не так просто, молодой рабби?
— Бог может быть гневным и кротким, мстительным может Он быть и милосердным в следующее мгновение, но Он всегда един, всегда и во веки веков: Создатель вселенной и всякого живого существа на земле и злодея тоже. Нельзя причинить страдания ни одной Божьей твари на земле, не причинив страданий Создателю. Его порядок нарушает тот, кто делает вселенную хотя бы на одно живое существо беднее. Бог страдает от несправедливости людской, но не забывайте, пан Скарбек, Он страдает не меньше и от Его собственной справедливости. В эти дни Создатель вселенной страдает несказанно.
— Все это действительно у вас там написано? — спросил Роман удивленно.
— И опять все не так просто, пан Скарбек. Ни одно изречение не может долго оставаться без своей противоположности. Достаточно маленького словечка «нет», чтобы обратить любой порядок в его противоположность. Например: Бог всемогущ, но никогда ни одно даже самое ничтожное из сотворенных Им существ не испытывало столько горя в своей любви, как Бог с того самого момента, как Он сотворил человека. Когда мой прадед Бене — да не откажет он нам в своей помощи! — лежал на смертном одре, он сказал: «Я выбрал самое легкое, потому что люди постоянно нуждаются в утешении. Но удалось ли мне хоть на миг развеять Божью печаль? Вот что я хотел бы знать».
— Вы все поняли, Рубин? — спросил Скарбек.
— Нет, я не слушал. Я думаю о Бёле.
Слева на луговину вырулили два грузовика. Через двести метров они остановились. Люди спрыгнули на землю и стали искать с карманными фонариками следы на снегу. Они с легкостью нашли их, особенно много их было на опушке букового леса. Украинцы-полицаи, девятнадцать человек, шли по следу. Углубившись в лес, они стали держаться плотной кучкой за старшим, потому что он единственный не погасил фонарика.
Бёле сидел в одной из машин рядом с водителем. С ним было только четырнадцать человек из его команды, семнадцать других — эсэсовцев — он отправил в третьей машине назад. Это ж просто смешно, из-за каких-то нескольких евреев поднимать столько шуму.
Не из трусости остался он сидеть в машине, а украинцев послал в лес — его понятия о чести не позволяли ему самому идти искать беглецов. Уже давно, еще с весны 1940 года, когда он прибыл с оперативной группой войск на восток, в нем с каждым днем крепло понимание того, что даже одного лишь намека на приказ было совершенно достаточно, чтобы сделать евреев послушными. И то, что двадцать восемь волынцев осуществили подобный акт непослушания и вместо марша в город сбежали, он все еще никак не мог взять в толк. Если бы он пошел искать их, то тем самым признал бы, что подобное происшествие не является чем-то из ряда вон выходящим. Нет, пусть украинцы выгонят их, как овец, на поляну и прикажут им опуститься на колени в снег, а потом пусть позабавятся и прикончат пяток-другой на месте, а остальные пусть ползут на коленях до следующей деревни, чтобы и там крестьяне смогли получить свое удовольствие, а заодно и укрепиться в сознании, что немецкий приказ должен всегда выполняться.