Йозмар слушал его с недоверием. На собрании Пятницу признали неправым почти по всем вопросам, теперь же он пытался склонить его к чему-то, что может помешать выполнению принятых решений. Ничего, пусть выговорится; потом надо будет сообщить обо всем Зённеке. Он — явный оппозиционер, возможно правый, то есть ликвидатор. Пусть Пятница еще больше проявит себя. Йозмару впервые стало ясно, что такое вредитель, враг партии. Человек, стоявший перед ним, и был таким врагом. Йозмар сказал:
— Может быть, ты и прав. Мне трудно судить. Но если так, то что же ты предлагаешь? Отказаться от всяких действий, беречь кадры и похоронить партию?
Пятница уже сел, но тут же снова встал и выключил свет, оказавшийся теперь ненужным; осторожно, точно боясь разбудить кого-то, он несколько раз прошелся по комнате взад и вперед. Высокий и очень худой, он то и дело поднимал и опускал свои узкие мальчишеские плечи, точно у него по спине пробегал холодок.
— Как тебя называют друзья?
— Йозмар.
— Ты из католиков?
— Да, отец всю жизнь был очень набожным, а мать — только потом, когда постарела.
— А у меня семья православная. Это совсем другой мир. У нас никогда не было иезуитов и зло никогда не оправдывали добром. Кстати, меня зовут Вассо.
Йозмар не понимал, куда он клонит. Неужели эта хитрая лиса, пожалев о своей неосторожности, хочет теперь разговорами о личном замять разговор о политике? Йозмар решил сам задавать вопросы, чтобы скрыть свое недоверие.
— А твоя семья еще там, на юге? Им ничто не угрожает?
— Нет, их не трогают. Это — большая крестьянская семья, в родстве чуть ли не со всей деревней. Так что жандармам приходится быть осторожными. Да и в чем их можно обвинить? Если их старший сын, «господин учитель» — то есть я, — навлекший беду на своего младшего брата, бывший депутат, если он вынужден был несколько месяцев скрываться, точно преступник, если он, серб, выступает за хорватов, а значит, против сербов, так они считают, — то и для родителей, и для всей деревни он более чужой, чем тот жандарм, который его разыскивает. Если бы я пришел к ним, они скорее бы спрятали меня и прибили жандарма, чем дали ему схватить меня, но после этого напомнили бы мне, что больше не считают меня своим. «Может, вы, коммунисты, и хотите добра, — сказал мне как-то отец, — но бедных вы не жалеете. Вы и себя не жалеете, а потому думаете, что вам все позволено. Наш Господь тоже себя не жалел, но он любил людей. Вы же не любите никого, вот и вас никто не любит».
— И что же ты ему ответил? — с интересом спросил Йозмар изменившимся звонким голосом.
— Я ответил: может, вы и правы, отец. Но людей, наверное, и нельзя спасти, если слишком любить их. Господь хотел спасти мир, но ему это не удалось. Мало умереть ради людей, нужно еще и убивать ради них, отец. Быть спасителем — тяжкая ноша, мир слишком зол, и его спасители не могут быть добрыми.
— А он что? — спросил Йозмар.
— Отец? О, он у меня старый спорщик, против него ни один поп не устоит. Хотя сам не верует по-настоящему. Он только рукой махнул, показывая, что говорить больше не о чем: «Кто вас выбирал в спасители? Мы не выбирали. Вы утверждаете, что хотите помочь нам, беднякам. И сами в это верите. Но и дьявол всегда утверждал, что истинный Бог — это он, что он всемогущ. И сам в это верил. Но горе тому, кто ему поверил! Может, вы и не дьяволы, но нас вы не жалеете!»
— Нет, ты неверно ему ответил! У тебя вообще получилась неправильная картина, не имеющая ничего общего с действительностью. Во-первых, ты говорил с ним на его же поповском жаргоне — тут тебе и Бог, и дьявол, и Дух святой; во-вторых — согласился с тем, что в корне неверно. Это мы-то бедняков не жалеем? Жалость — слово, конечно, неподходящее, но вспомни, что Крупская писала о Ленине: он всегда глубоко сострадал народу. Не понимаю, как ты можешь принимать всерьез этот религиозный вздор. И вообще! — Йозмар пытался побороть нараставшее раздражение: разговор все время вел гость, а ему нужно было выяснить, чего тот, собственно, добивается. Поэтому Йозмар постарался сохранить спокойствие и, поскольку гость молчал, он продолжил: — И вообще, ты еще не ответил на мой вопрос: чем, по-твоему, следует заменить нелегальную работу — если, конечно, ты не собираешься вообще ликвидировать партию: так сказать, по случаю плохой погоды революция отменяется?
Пятница не торопился с ответом; все его внимание было приковано к крохотному клочку голубого неба, проглянувшего сквозь разорванную пелену туч. И, заговорив наконец, он не отвел взгляда от неба. Казалось, он обращается вовсе не к Йозмару, а к этому кусочку лазури над одним из жилых домов Берлина.