А с тех пор как Альберта забрали, Эльза у нее ни разу больше не была. Она сказала, что Эльза тоже не замужем, но у нее есть парень, и служит этот парень в гестапо. Он-то и привез ее потом туда, где держали Альберта.
Ее снова вырвало. Дышать в комнате стало невозможно, но окон не было, была только фрамуга в крыше, и Йозмар открыл ее. На улице шел снег, он залетал в комнату. Когда женщина наконец вернулась на кровать, ее знобило. Йозмар закрыл фрамугу и снова сел. Женщина дышала открытым ртом, медленно приходя в себя.
Тон ее рассказа изменился, теперь он часто переходил в рыдания, она все время плакала.
Любовник Эльзы привел ее в какую-то комнату и велел встать за полуоткрытой дверью. За ней, в другой комнате, она увидела Альберта. Он выглядел таким измученным и больным, что она едва узнала его. Еще там было много мужчин, и они хотели, чтобы Альберт в чем-то признался, но он отвечал только: нет! Потом они кинулись на него, били кулаками, а один рукояткой револьвера, и, когда Альберт упал, били прямо в лицо, так что его скоро залило кровью. Потом он больше не шевелился, а они все пинали его ногами, в живот и везде. А потом привели и ее в ту комнату, где был Альберт, и сказали, чтобы она рассказала все, причем поживее, а не то они прикончат его на месте, и тогда она сможет забрать папашу своего ребенка, чтобы свезти на кладбище. Она не хотела, чтобы с ним случилось что-нибудь еще более страшное, а он все лежал и не шевелился, только стонал ужасно, и она вспомнила, что весной они с Альбертом ездили в Саксонскую Швейцарию и встретили там друзей Альберта. Она еще помнила, как некоторых из них звали, и даже успела назвать несколько имен, когда кто-то принес ведро воды и вылил его на Альберта, тут он снова пришел в себя и вдруг как закричит: «Эрна! Иуда!» И посмотрел на нее так, что она поняла: между ними никогда ничего больше не будет, между нею и Альбертом. Он никогда ее не простит. И она больше ничего не сказала.
Йозмар начал укладывать свой товар в чемодан. Он не смотрел на нее. Нечего было больше говорить, не о чем спрашивать. И он не мог больше выносить эту женщину и ее комнату с этим ужасным запахом, который никак не выветривался.
— Может быть, если бы Альберту все рассказали, он бы понял, что… — Она запнулась.
— Что? — переспросил он и внимательно поглядел на нее. — Послушайте, фройляйн Лютге, у партии — тысяча ушей, тысяча глаз, она проникает туда, куда никто не проникнет. Я знаю, что вы хотели только добра. Помогите партии, и она поможет вам. У Альберта хранились документы, которые нам очень нужны. Вы знаете, где они?
Она в первый раз посмотрела ему в глаза:
— А если вы из гестапо? Я же вас не знаю.
— Разве вы не знаете про велосипед, про газетное объявление?
Она покачала головой. Но потом тяжело поднялась, с усилием нагнулась и вытащила из-под кровати плетеный чемодан. Открыв его, она долго в нем рылась; потом наконец поднялась и положила на стол небольшое деревянное распятие. Фигурка Спасителя, сделанная из слоновой кости, была плохо закреплена, гвоздики из рук и груди выпали, так что она совсем склонилась набок.
— Положите правую руку на крест и поклянитесь, что вы действительно коммунист.
Он хотел сказать, что не верит в Бога, но раздумал и сделал все, как она велела. Она взяла стул, на котором он сидел, и перенесла его в угол, к печке. Он смотрел на крест с покосившейся фигуркой. Ему стало жаль эту женщину, она была несчастнее, чем он думал. Он принялся заботливо поправлять фигурку.
Сверток, который она передала ему, Йозмар развернул тотчас же. Там были какие-то счета, двести сорок марок банкнотами и список имен. Он немедленно начал переписывать список, и вскоре он превратился в целую страницу каких-то сложных математических вычислений. Теперь кого угодно можно убедить, что это — термодинамические формулы, над которыми он, инженер без места, работает уже давно. Он подошел к печке и сжег все бумаги Альберта.
Женщина выложила на стол три монеты по одной марке и шестьдесят пять пфеннигов мелочью.
— Это тоже оттуда. Альберт не хотел, чтобы сверток вышел слишком большим, поэтому не вложил их туда, — сказала она. — Скажите, а сколько стоит голубая почтовая бумага в подарочной упаковке?
Он подарил ей эту бумагу, быстро закрыл свой чемоданчик и собрался уходить. Она стояла у двери; он сказал, не глядя на нее:
— Мы все расскажем Альберту, — и торопливо вышел. Подать ей на прощанье руку он позабыл.
Зажигать свет не имело смысла. Ощупью, мимо стульев с разложенным бельем и стола, казавшегося в темноте огромным, она пробралась к раковине и выпила стакан воды. В городе везде было электричество, не было его только здесь. Электрический свет — это так просто. Когда она снимала эту комнату, хозяин сказал, что газовое освещение веселее и лучше для глаз. Альберт сказал, что это верно, но все равно непрактично.