Защитник Кибальчича на процессе первомартовцев, известный адвокат Герард, в конце своей речи сказал: «Когда я явился к Кибальчичу как назначенный ему защитник, меня прежде всего поразило, что он был занят совершенно иным делом, ничуть не касающимся настоящего процесса. Он был погружен в изыскание, которое он делал о каком-то воздухоплавательном снаряде, он жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Он их написал и представил по начальству».
Разумеется, адвокат Герард мало что понимал в проблемах воздухоплавания, и его несколько слов об «изыскании» подзащитного, сказанные в конце пылкой и благородной речи, не раз прерывавшейся председателем суда, преследовали одну цель: показать характер Кибальчича, кабинетного ученого, человека не от мира сего, вовсе не «злодея» и «беспощадного развратителя молодости», какими рисовал народовольцев прокурор Муравьев. Герард даже воскликнул: «Вот с каким человеком вы имеете дело!»
Суть изобретения Кибальчича почти не интересовала Герарда. По-видимому, он полагал, что ничего серьезного быть не может. Своей главной задачей Герард считал объяснить причины, приведшие Кибальчича на путь терроризма, и он смело и во многом справедливо на эти причины указывал. Мирное народничество, которым увлекся Кибальчич в годы студенческой жизни, сближение с крестьянами, чтение книжек — все это привело к аресту Кибальчича в 1875 году и к суду над ним в 1878-м. За пропаганду и чтение книжек суд постановил назначить Кибальчичу одномесячное тюремное заключение. Как будто не слишком жестоко. Но до суда пришлось отбыть два года и восемь месяцев одиночного заключения! И это глумление над законом и правдой было характерно для «процесса 193-х», на котором судился Николай Кибальчич. Так ломались судьбы и растаптывались молодые жизни. И так из мирных людей, желавших добром и поучениями улучшить народную жизнь, — может быть, и самообманно, по заблуждению, ибо не понимали другого пути, — выработались люди отчаявшиеся, готовые на все, уповавшие на взрывы, на сталь, на кровь.
Николай Кибальчич стал главным техником партии «Народная воля», производителем ее смертоносных бомб. История «Народной воли», ее исполнительного комитета, ее героических усилий и неудачных покушений, и последнего удавшегося, жертвой которого пал царь, — эта история теперь хорошо известна. Ее изучают в школах и институтах. Известна и судьба замечательного изобретения Кибальчича — реактивного воздухоплавательного аппарата. Эта судьба была плачевна. Ни о чем другом Кибальчич не мог думать перед смертью. Последнее слово на суде он закончил заявлением о своем проекте. Он думал о человечестве. И это не красивая фраза, а истинная и глубокая суть душевного состояния Кибальчича накануне его гибели. Как и прежде, его занимали две главные идеи его жизни: как добиться справедливости на земле и как достичь других планет? Об этом он и говорил своим тихим, ровным голосом[41].
«Я внимательно следил за речью г. прокурора и именно за тем, как он определяет причину революционного движения, и вот что вынес: произошли реформы, все элементы были передвинуты, и в обществе образовался негодный осадок, этому осадку нечего было делать, и, чтобы изобрести дело, этот осадок изобрел революцию. Вот отношение г. прокурора к этому вопросу. Теперь в отношении к вопросу о том, каким же образом достигнуть того, чтобы эти печальные события, которые всем известны, больше не повторялись. Как верное для этого средство им указывается на то, чтобы не давать никаких послаблений, чтобы карать и карать; но, к сожалению, я не могу согласиться с г. прокурором в том, что рекомендованное им средство приведет к положительному результату. Затем, уже по частному вопросу я имею сделать заявление насчет одной вещи, о которой уже говорил мой защитник. Я написал проект воздухоплавательного аппарата. Я полагаю, что этот аппарат вполне осуществим. Я представил подробное изложение этого проекта с рисунками и вычислениями. Так как, вероятно, я уже не буду иметь возможность выслушать взгляда экспертов на этот проект и вообще не буду иметь возможность следить за его судьбой, и возможно предусмотреть такую случайность, что кто-нибудь воспользуется этим моим проектом, то я теперь публично заявляю, что проект мой и эскиз его, составленный мною, находится у г. Герарда».
Ни одно, ни другое предсмертное предупреждение Кибальчича не было услышано правительством. Оно не пожелало дать никаких «послаблений», продолжало «карать и карать», и всем ведомо, чем эта карательная государственная мудрость кончилась довольно скоро — в историческом смысле, конечно же, скоро. Равнодушно прошли мимо и другого отчаянного призыва Кибальчича — никто не обратил внимания на его проект. Этот проект просто отослали в департамент полиции. Там начальственной рукой были сделаны две пометы: «Приобщить к делу о 1 марта» и «давать это на рассмотрение ученых теперь едва ли будет своевременно и может вызвать только неуместные толки».
41