— Шеф, не бейте!
— А ну стой, мышь мелкая!
— Я, между прочим, уважающее себя оккультное существо, и если вы снова кинете в меня булкой, я возьму и нашлю на вас порчу!
— Я те щас нашлю, я тебе так нашлю, не смоешь!
— Порча не смывается… ай! — она резко извернулась, чтобы летевшая булка не попала ей в бок. — Спина!
— Ты уволена! — психанул шеф, кинул на землю противень со сгоревшей выпечкой и пошёл обратно.
Софа остановилась и тяжело задышала, хватаясь за бок и грудь. Я направился к ней. Она посмотрела на меня.
— Ты видел?
— Видел. Давай, пойдём тихонечко, после бега резко останавливаться нельзя.
— Я ему порчу на понос нашлю, — бурчала девушка, стянув с себя фартук и кинув его на землю. Пнула. — Ай!
— Что такое? — перепугался я.
— Нога… ай-ай-ай, мамочки! — она резко осела на землю.
— Я же говорил, тебе бегать ближайшее время нельзя!
— Больно, — хныкала Софит.
Я опустился и стал пальпировать колено.
— Гм. Всё целое. Ноет?
— Ноет. Очень сильно.
— Давай подняться попробуем? Аккуратненько, давай.
Скуля и попискивая, Софа встала, хватаясь за меня. После первых десяти шагов она остановила меня и стала пытаться отдышаться. Щёчки покраснели, лоб был влажный.
— Совсем тяжело?
— Да.
— Тогда давай так.
Я подхватил её на руки, стараясь не трогать больную ногу.
— Стой! Стой, куда?! У тебя же живот болит, спусти меня!
— Я держу тебя выше ожога, так что пока нормально. — сказал я, шагая в сторону дома.
— Я тяжёлая, а ты сам говорил, что тебе тоже больно!
— Донесу. Не дёргайся, дома я получше осмотрю твою ногу, и не напрягай её сейчас. Чем быстрее мы вернёмся, тем быстрее я тебя спущу.
Софа вздохнула и прижалась щёчкой мне к предплечью. Дома я уложил её на кровать, и уже собрался было осматривать, как она послала меня переодеваться и освобождать живот от гнёта тесной формы. Я натянул широкие футболку и пижамные штаны, а потом вернулся и аккуратно устроился рядом с Софочкой. Обмацав ногу я пришёл к выводу, что кость целая, просто Софа перенапрягла её, когда решила побегать и пнуть несчастный фартук. Я стал растирать место недавнего перелома.
— Ты колдуешь? — спросила демон.
— Пока нет. Нечем колдовать.
— Дай животик, — она жалобно на меня посмотрела. — Хоть ожог проверю.
— Нет, не дам. Подожди немножко. — я аккуратно массировал колено. Судя по вздрагиваниям и пискам Софы, ей было больно либо неприятно. — Потерпи, сейчас пройдёт.
— Сссс… нгх… когда она заживёт? — прошипела Флейм.
— Без магии — через два месяца.
— А с магией?
— Будь у меня её достаточно, я бы тебе ещё вчера всё нормально срастил и заживил.
— А если тебя рядом не будет, но с ней что-то случится? — обеспокоенно спросила она.
Я поджал край губ и взял её за руку. Я не хотел думать о том, что с ней может статься, когда меня не будет рядом и я не смогу помочь.
— Позвони мне, и я тут же примчусь, — улыбнулся я, продолжая массировать колено.
— Я могу не успеть, — тихо сказала она, опустив глаза.
Я знаю. Если тебя найдут другие демоны, или хуже — ангелы, и если нога откажет в неподходящий момент… ты не то, что позвонить, ты взвизгнуть не успеешь. Я наклонился и поцеловал её.
— Когда станет очень больно, когда ты будешь одна, позови меня три раза. Я услышу и найду тебя, где бы ты ни была.
— Как ангел-хранитель?
— Как ангел-хранитель. ТВОЙ ангел-хранитель.
Софа сглотнула и обняла меня, целовала щёки и губы.
— Что тебе будет за то, что ты хранишь меня?
— Меня не убьют. Гавриил не даст.
— Ты говорил, что тебя запрут в карцере. И это всё?
— Наверное, будут держать на воде и хлебе, и будут читать нотации о том, что демоны заслуживают смерти.
— Я их всех натяну, если твой животик усохнет хоть на килограмм. Как можно такого пончика на воде и хлебе держать?
Я слегка покраснел.
— Ангелам положено быть статными и благородными.
— Тогда откуда взялись образы милых пухленьких ангелочков?
— Если честно, я не знаю. Возможно, когда-то там к человеку явился ребёнок ангелов, и он решил, что все мы — маленькие, милые и пухленькие.
— И очевидно очень добрые, и ни разу не убивающие братьев вышестоящих из зависти.
— Знаешь, большинство ангелов правда очень добрые, просто… просто немного… ну… мф, ладно, среди ангелов тоже есть мудачьё, я признаю, ты рада?
— Мне достаточно моего доброго пухленького ангела-хранителя, — улыбнулась Софа, поглаживая мне объёмный живот. — Знаешь, почему толстенькие — добрые, а тощие злые?
— По-моему это слишком обобщённо, но допустим не знаю, — усмехнулся я.
— Потому что злоба душит, а от радости распирает, — со знанием дела констатировала Софочка, жамкая моё брюшко.
— Гениально.
— Ну а то. Софочка фигни не скажет.
— Это точно. Та-дам! — я согнул её ногу в колене. — Больно?
— Не-а. Мой самый лучший врач на свете, иди ко мне! — Софа повалила меня на спину и, склонившись надо мной, сильно поцеловала. — Ты чего так засмущался?
— Меня никогда врачом не называли. Только целителем. Гавриил уверен, что слово «врач» примитивное, его простительно людям говорить, но не мне.
— Ты извини, но по-моему твой старший брат — душнила.
— Не говори так. Он просто серьёзный и ответственный. Он ведь не всегда был таким. Когда мы были детьми, Гавриил всегда был улыбчивым и постоянно тащил меня играться.
— А ты?
— А я ел.
Она засмеялась.
— Так ты с детства плюшечка?
— Я был младшеньким, меня любили тискать, — засмущался я. — Там ещё и Гавриил со мной часто оставался, и много сладенького давал.
— Я думала, детям его много нельзя.
— Но он-то этого не знал. В общем, плюшечка я лет с четырёх. Или даже с трёх, не помню.
— И тебя с детства за животик упрекали? — с сочувствием сказала Софочка, гладя мне живот.
— Мгм. Со школы. В старших классах был просто пипец. Я был самым пухлым стеснительным пареньком. С пузом и веснушками.
— Веснушками?! — умилительно пискнула Софа. — Ути мамочки, какая прелесть!
— Да конечно.
— Ну почему мы не учились вместе?
— Если бы мы учились вместе, то я бы пялился на тебя днями и ночами, а потом огребал за это.
— А я бы защищала тебя от упырей, которые бы тебя гнобили. Так, теперь полежи, я ещё раз тебе ожог обработаю.
Я кивнул и остался лежать. Софа аккуратно помазала низ внушительного живота, а потом поцеловала повыше и прошлась ладошкой по области пищеварительных органов. Она улеглась рядом и обняла меня, а я обнял её. В такие моменты я чувствовал себя так необычно. Я как-то расслаблялся, чувствовал себя в безопасности, я был уверен в своих чувствах. В самой Софе. Я доверял ей, мне было так приятно и комфортно, когда её руки касались меня, будь то лицо или живот. Так спокойно я себя не чувствовал даже с Гавриилом. Всё-таки я стеснялся своего веса перед братом, стеснялся есть при нём столько, сколько бы мне хватало, чтобы наесться. А я никогда не наедался одной порцией. Я дожидался его ухода, и потом хозяйничал на кухне, делая себе бутерброды, перекусывая булочками или пончиками, или просто сметая кастрюлю супа или всё жаркое. Я улыбнулся и поцеловал Софию в мягкую щёчку. Та улыбнулась в ответ и прильнула ко мне. На небесах мне определённо влетит. Но как же приятно осознавать, что есть существо, которому ты доверяешь, которого можно не стесняться, и которое не станет осуждать за лишний вес. Софа права, эта тема очень деликатная. И если только с ней я могу её обсуждать, то это ли не показатель того, как я ей доверяю? Я никогда раньше и подумать не мог о том, чтобы разговаривать с кем-то о своей внешности, и не чувствовать стыда или вины и ненависти к себе. Уж тем более я не представлял, что кто-то будет называть меня «кругленьким» или «толстячком», а мне будет не обидно, а наоборот, как-то приятно. Мне нравилось быть её толстеньким мальчиком, нравилось чувствовать её ладошки на своём теле, нравилось, когда она меня кормит и ласкает.