— Я кушать хочу, — всхлипывала она, с видом глубокого страдания закатывая глаза и вскидывая руку ко лбу. — Меня никто не любит, меня никто не кормит, я умираю и исчезаю!
— София.
— Пойду охотиться на муравьёв, раз ты мне еду не даёшь.
— Я тоже не ем, а я, между прочим, не перекусывал, в отличие от тебя.
— Ну живот у меня болит, — заскулила она, падая мне лицом в грудь. — У меня животик умирает, я очень кушать хочу.
Я глянул на часы. В принципе, суши будут ехать где-то полчаса. Можно и порадовать её.
— Ладно, заказывай суши.
— Люблю тебя, мой кругленький! — она шустро меня поцеловала и рванула к ноутбуку.
Быстро же у неё живот прошёл. Я невольно усмехнулся.
— И я тебя, пампушка.
В общем, первый день диеты прошёл многообещающе.
====== Обещания ======
Под вечер я и сам порядком проголодался, и всё поглядывал на пиццу, которую уплетала Дженни. Но я терпел. Терпел, и держал за руку Софочку, которая слюной захлёбывалась. Мы с ней всё-таки съели свой лёгкий ужин, а после я потянул её с кухни в нашу спальню, захватив пару бутылок йогурта. Демон терпеливо терпела. А среди ночи я проснулся от возни рядом с собой.
— Софа, — строго сказал я, взяв её руку.
— Да? — беспечно отозвалась девушка.
— Ты спишь?
— Конечно сплю.
— Хорошо, — я притянул её к себе, повалил рядом и обнял. — Мне холодно без тебя.
Она протяжно вздохнула.
— Я кушать хочу.
— Я понимаю, но не посреди же ночи.
— А вчера ты сам есть ходил.
— Я вчера не на диете был.
— Ммммф. Дай хоть йогурт выпью.
Я разжал руки. Софа выпила полбутылки, что стояла у кровати, облизнулась, вздохнула и легла ко мне.
— Прости меня, я правда как лучше хочу, — сказал я виновато.
— Ладно. Но когда я буду здорова, мы же будем есть, когда захотим?
— Будем. И я приготовлю тебе столько булочек с брусникой, сколько ты пожелаешь.
— Честно?
— Честно, обещаю.
— И круассаны с бананом и шоколадом?
— И их.
— И жареную свинину с острым соусом?
— И бриоши с шоколадной крошкой.
— Я тебя люблю, — тихо сказала она, обняла меня за живот и уткнулась носиком мне в грудь. — Доброй ночи, сладенький.
— Доброй, Софочка.
Прошла неделя. Тяжёлая, полная терпения и нытья неделя. Ещё и Дженни принесла домой весы, Софа, поддавшись любопытству, взвесилась, ушла в себя, и теперь уже второй день давится одним лишь чаем. Я долго её целовал и старался убедить, что очень люблю такою пышечкой, пока не взвесился сам. И мне уже захотелось откровенно наплевать на свою затею с диетой, меня удержало лишь то, что тогда Софочка уже через год сляжет с язвой желудка.
— Сколько, кругленький? — спросила она, когда я наконец уговорил её поесть на завтрак сэндвич с индейкой.
— Сто сорок один, — грустно вздохнул я. — И триста грамм.
— Тебя так много, — улыбнулась Софа, жмякая меня. — А я думала, мне показалось, что твои округлые формы пышнее стали.
— Округлая форма у меня одна, — я похлопал себя по животу.
— Нет, есть ещё, — демон стала тискать мои щёки. — Я от тебя в восторге, пончик. От твоего животика и мягких щёчек. Если честно, я из-за диеты от того и переживаю, что ты похудеешь.
— Не похудею.
— Почему ты так приуныл, мой толстенький?
— Потому что я толстенький. Я даже на диете не похудел.
— Но прошла-то всего неделя. Да и диета у нас довольно щадящая, я всё спросить хочу, ты её сам что ли придумал?
— Для тебя — да.
— Ах, для меня создали персональную диету! — она крепко меня поцеловала. — Мой ты пирожок. Кругленький и сладкий, вкусненький и мягонький.
Я вздохнул и улыбнулся.
— А если я зажирею и ходить сам не смогу?
— Тогда и будем решать. Иди ко мне, мой дорогой.
Я прильнул к ней, смотря в окно. Погладил по животу.
— Животик не болит?
— Нет. Только вот тут ноет иногда.
— Где?
— Тут, — Софа взяла мою ладонь и подняла к своей груди, расположив под левой так, чтобы я частично мял тёплую мягкую плоть. Я залился краской. Демон улыбнулась. — Ты чего так застеснялся, Рафаил?
— Я… я… ничего, — пискнул я, продолжая держать рукой низ левой груди девушки. Она была очень тёплой, полной и тяжелой, мягкой и упругой, нежной и… и приятной. Я посмотрел на хитро улыбавшуюся Софу. И стал мять её грудь. Софит рвано втянула воздух и выгнулась ко мне. Я стал мять и ласкать её и второй рукой. Когда Дженни дремала, а по телевизору шло какое-то шоу, там мелькнула фраза: «хорошая грудь должна умещаться в ладошку». Моя Софи тут пролетает. Тут и двоих ладоней будет маловато. — Такая… такая мягкая… и большая…
— Да похудею я потом, — смутилась она, закрывая глаза и льня ко мне.
— Зачем? Ты такая приятная… можно я кое-что сделаю?
— Попробуй… нгх… только не останавливайся…
Я прижался щекой к груди девушки, лёг на неё головой и закрыл глаза, одной рукой продолжая мять её. Тепло. Мягко. Безопасно. Мне вспомнилось детство. Я плакал, уже не помню, из-за чего, а мама усадила меня на свои колени, прижала к себе и стала ласкать и утешать. Я утыкался в грудь матери, жмурился, всхлипывал и чувствовал, что больше ничего нет. Только мамина ласка, только эта тёплая мягкость, что означает безопасность от всего мира. На своей голове я почувствовал ладони Софы.
— Всё хорошо? — спросила она, бережно поглаживая меня по макушке.
— Я люблю тебя, — я поцеловал её грудь.
Девушка чуть-чуть смутилась, но улыбнулась и стала ласкать меня по щекам. Я вдруг понял кое-что. Я почувствовал, что она — моя. Софа рождена для меня, а я для неё. Я почувствовал, что она — мягкая, ласковая, порой взрывная и заботливая, моя родственная душа. Вернее, я и раньше это чувствовал, сейчас я в этом убедился лишний раз. Наверное, потому что Софа чем-то похожа на мою маму. Я бы сказал наверняка, если бы помнил, как она выглядела. Но эта безопасность и нежность, и это «ты в порядке, сладенький?» каждую ночь, когда мне снятся кошмары, или когда я нехорошо себя чувствую… я смотрел в её разноцветные глаза и думал о том, как хочу её защищать и беречь ото всех. Я взял её руку и трепетно поцеловал.
— Любимая моя… — шептал я. — Моя прекрасная, моя дорогая.
— Мой милый, — она льнула ко мне и целовала лицо. — Мой сокровенный.
— Ты будешь моей всегда, Софа? — я посмотрел ей в глаза и снова поцеловал ладонь, прижимая к сердцу.
— Буду, — кивнула девушка. — А ты будешь всегда моим?
— Буду. Я уже твой. Только твой.
— Давай убежим? — шептала она, лаская меня. — Пусть ад и рай воюют, это не наша война. Ты и я должны быть вместе, а не враждовать.
— Мы убежим, — я сильно поцеловал её. — Далеко-далеко. И будем жить как люди.
— Давай у нас будет маленький домик?
— И собака.
— Белая.
— Назовём Джорди.
— У него будет чёрный влажный носик-кнопка, которым он будет будить нас по ночам и проситься к нам под одеяло, — улыбалась Софочка.
— И он будет лизать нам руки, пока выпрашивает вкусняшки.
— Мы всегда-всегда будем вместе. Правда?
— Правда, любовь моя. Всегда-всегда.
Мы сильно поцеловались. Я прижимал к себе свою любовь, ласкал её грудь и лобызал горячие губы, а она льнула ко мне, срывая пуговицы с рубахи и шепча: «возьми меня». Я волновался, я нервничал, ладони потели, дыхание учащалось. Мы каждый день друг друга трогали, но сейчас это было словно в первый раз. Я опустил Софу на диван и взял за руку.
— Ты боишься? — спросила она. Без издёвок и насмешек. Только ласка, только доброта. — Потому что мы разных рас?
— Я не знаю… не понимаю…
— Рафи, — она коснулась моей щеки. — Здесь только ты и только я. И наше сокровенное. И никому в целом свете не дозволено мешать нашему счастью.
Я поцеловал её. Вошёл в её тело. Софа стонала и выгибалась, царапаясь ногтями и лаская мне живот. Я двигался немного неумело, мне мерещилось, что она либо симулирует, либо ей больно. У меня была только одна женщина, и то лет сто назад, кому было меня учить? Я чуть было не начал пилить себя прямо в процессе, как меня из мыслей выдернула Софа.