Мать, оказалось, уехала в Самару выступать с лекцией. Не предупредила. Она – топовый биолог, часто бывает в командировках, а вот батя работает в нотариальной конторе, так что его график куда размеренней.
Пока батя расписывает повадки чихуахуа, брат выходит со мной поздороваться и тут же сваливает назад к себе. Он одет в серое худи. Мы с батей в тоненьких футболках, которые и то тянет снять. К вечеру за окном градусов двадцать восемь.
– У Виктора в комнате кондей? – спрашиваю я.
– Нет, мы же больше по вентиляторам, – отвечает батя.
– Он болеет?
– Витя? С чего ты взял?
– Он в толстовке. А сейчас так печет, что у меня есть мысль потратиться на кондей. Ну, или на вентилятор.
Батя хмурится. Я на секунду верю, что намек помочь мне с деньгами услышан. Но батя не мать, тонкие материи не чует. Он просто вздыхает и произносит вполголоса:
– Витя стесняется, якобы он толстый. Ты только не выдавай ему, что я тебе сказал.
– Толстый?
Брат действительно выглядит жирнее, чем я в его возрасте. Пухлые щеки на чуть смуглом лице – в маму, мясистые ляхи – непонятно в кого.
– Да, толстый, – почти шепчет батя. – И Витя злится, если касаешься этой темы.
– Ему надо объяснить, что все в порядке. Поговорить с ним.
Батя фыркает:
– Думаешь, если убеждать: «Не стесняйся, ты не толстый», то он перестанет стесняться? Не смеши.
– Нет, я имею в виду, объяснить, что стесняться – нормально.
– Что значит объяснить? Конечно, мы с ним обсуждали. Но это без толку. Ты меня вот слушал в четырнадцать? Нет. Я тоже отца не слушал. Я, кстати, тоже стеснялся, но стеснялся, что я тощий.
– То есть, по-твоему, советов папа давать не должен?
– Должен, но в конкретных вещах. Как, например, бить грушу, чтобы не сломать пальчики. Или готовить омлет. Или – чем питаться, если хочешь сбросить вес. А глобально советовать на хрен надо. Только грузить.
Я чувствую, что батя не совсем прав, но контраргументы в голову не лезут.
После ужина заглядываю к брату. Тот валяется с айпадом на кровати. В комнате несет чем-то химозно-перченым – видимо, опять заныкал чипсы в бельевом шкафу. Родители разрешают их ему только по воскресеньям.
– Привет еще раз, – начинаю я настолько беззаботно, насколько могу, но получается все равно наигранно. – Как жизнь?
– Нормально, – отвечает брат, не отрываясь от айпада.
На стенах висят глянцевые аниме-постеры, календарь с хоккеистами. Крошки под столом – точно чипсы. Мои старые плакаты с рокерами давно пылятся на балконе. Я не стал их забирать, когда съезжал десять лет назад в общагу.
– Часто вижу его в мемах, но не знаю, кто он, – тычу я в кудрявого блондина на одном из постеров.
– Это Джоджо. – Брат откладывает планшет. – Есть целая вселенная про его семью. Несколько поколений.
– У них там ведь у каждого своя суперспособность? Я просто не помню.
– Не-а. Там стенды. Такие боевые воплощения.
– А ты бы какую хотел себе суперспособность? Я вот в детстве мечтал читать мысли.
Брат потянулся.
– Наверное, я тоже, – выдает он, зевая.
Ясно, болтать не в настроении. Мы оба молчим. Я разглядываю книжки на полке. В основном неизвестную мне мангу.
– Слушай, а сколько тебе платят в месяц? – вдруг спрашивает брат.
– У меня… – опешил я на секунду, – несколько работ.
– А всего в месяц сколько? Или, например, за статью сколько?
В тот момент я меньше всего на свете хочу писать янг-эдалт. Тут лучше, рассуждаю я уже дома за вечерним чаем, реально сочинять про суперспособности. То есть про боевые воплощения. И почему нет книг в жанре, допустим, олд-эдалт? Есть романы взросления, но нет романов старения – о людях, которые переживают надвигающуюся немощь. Смириться со своей конечностью по серьезке, когда чувствуешь, как с каждым днем постепенно превращаешься в развалину, – вот что сложно. А взросление? Если хватило ума не спиться и не сторчаться, если нашел работу по душе и приятных друзей, прикидываю я, злясь, по сути, на себя за творческое уныние, ты, считай, выполнил миссию.
Симптомы неопределенной этиологии
У Глеба приятные друзья были. Родители его особо ни в чем не ограничивали. Глеб нравился девушкам, хоть и сомневался в этом. А еще он не курил, не вейпил и за редкими исключениями не бухал. Летом гребля, зимой лыжи, по утрам частенько пробежки. Когда-то Глеб мечтал стать военным, как отец, но отец же его и убедил, что лучше пойти в дипломаты. Поступить в МГИМО ему хотелось, Глеб старался подготовиться, его хвалили и репетиторы по языкам, и преподы на подготовительных курсах. Отмечали, что он, конечно, не гений, зато трудолюбия побольше, чем у иных гениев: всегда выполняет все четко к срокам. Короче, правильный тип, аж противно. И вовсе не стоил бы он внимания, если бы в начале четвертой четверти своего десятого класса не пришел к врачу. К третьему врачу за неделю. Подобно многим относительно здоровым людям, Глеб опасался, что у него рак.