— Что?
— Увольняется, говорю. По семейным обстоятельствам.
Она важничает от обладания секретной информацией и явно ждет, что я стану ее расспрашивать.
Но зачем мне расспрашивать? Я и сама знаю, почему он увольняется. Из-за меня!
Чувствую себя дрянью.
Эпилог
Дмитрий Сергеевич
Я возвращаюсь из главного корпуса злым, но довольным. Да, вот такое странное сочетание. Разозлился после непростого разговора с начальством, которое уговаривало меня (весьма агрессивно!) заявление порвать и думать об увольнении забыть. А доволен, потому что сумел настоять на своем — заявление у меня всё-таки приняли. Не имели права не принять. Две недели отработки и можно хлопнуть дверью университета.
Хотя, честно говоря, смена работы раньше представлялась мне совсем по-другому. Нелегко со скандалом уходить оттуда, где вполне комфортно работал столько лет. Где учился и защищал диссертацию.
Особенно обидно было за потерю репутации, как бы глупо это ни звучало. Так долго декларировать громкие принципы и так банально их нарушить.
Хотя кого я пытаюсь обмануть? Еще жальче мне было другого — того тихого семейного счастья, что я сам себе придумал. Я даже ухитрился этим счастьем проникнуться — всего за каких-то два дня.
Я никогда не думал, что так бывает — что вот встретил человека и за несколько часов настолько привык к нему, что уже не можешь вырвать из сердца.
Интересно, что чувствует сейчас она? Радость из-за того, что план сработал, и она осталась в универе? Или, может быть, всё-таки раскаяние? Мне хочется думать, что она хоть чуточку сожалеет о своем поступке.
Приходит в голову ужасная мысль — что, пожалуй, я сумел бы смириться с тем, что она — студентка. Я всё равно увольняюсь из вуза, и какая разница теперь, кто и что будет говорить? Но вот обман — это уж слишком.
И всё-таки я не могу перестать о ней думать. Она приснилась мне ночью, и я долго шарил рукой по дивану, надеясь отыскать рядом ее тонкую теплую руку.
Даже сейчас я надеюсь, что еще увижу ее, прежде чем расстанусь с университетом. Может быть, всё-таки стоит с ней поговорить? Хотя, наверно, ей это сейчас уже не нужно. Она получила то, что хотела. Такие, как она, прошлым не живут.
Ниночка протягивает мне папку с документами на подпись. Она смотрит на меня и с жалостью, и с укором одновременно. Еще надеется, что я передумаю.
Почти не задумываясь, подписываю несколько заявлений — на академический отпуск, на перевод с платных мест на бюджетные, на восстановление. Так, стоп! А это что? «Прошу отчислить по собственному желанию…»
— Нина, это что такое?
Она хмуро поясняет:
— Малинина отчисляется.
— Как отчисляется? Ты разве не сказала ей, что зачет она сдала?
— Конечно, сказала. Она, вроде, обрадовалась. А потому вдруг — бац!
Я уже не могу думать ни о чём другом. Откладываю папку в сторону.
— Что значит «бац»? Она в деканат уже с заявлением пришла?
Ниночка шмыгает носом:
— Нет. Она его уже потом написала. Она сначала с вами хотела поговорить. Я ей сказала, что вас нет, и что вы увольняетесь. А она бланк заявления потребовала. Не понимаю, что на нее нашло.
— Подожди! — пытаюсь унять запрыгавшее в бешеном темпе сердце. — Ты ей сказала, что я увольняюсь, и она написала заявление на отчисление?
— Ну, да, — глаза Нины уже блестят от слёз. — Ах, Дмитрий Сергеевич, да что же такого должно было случиться, чтобы она решила отчислиться с последнего курса? А может, с мамой что? У нее мама — инвалид. А еще есть маленькие братья. Она же все годы учебы работала как лошадь — чтобы деньги домой отправлять. Она и занятия иногда пропускала, потому что по ночам дежурила. А еще она в магистратуру поступать хотела. Да как же она теперь — без диплома-то?
Боюсь, я сейчас расплачусь и сам. И чтобы избежать этого, грозно рявкаю:
— Где она?
— Малинина? Лена? Да откуда я знаю? Наверно, в главный корпус в библиотеку с обходным листом пошла.
Снова надеваю мокрую от растаявшего снега дубленку. До главного корпуса — две остановки. Она, наверняка, пошла пешком.
Запрыгиваю в машину, пытаюсь сосредоточиться.
Неужели, она решила отчислиться из-за меня? Чтобы не создавать мне проблемы?
Даже если это не так, я всё равно ее уже простил. За одну только заботу о больной маме.
Ничего, даже если не найду ее в библиотеке, разыщу в общежитии.
Я подъезжаю к главному корпусу как раз тогда, когда она спускается по ступенькам крыльца.
Она не замечает моей машины, хотя проходит совсем рядом. Даже через стекло я вижу ее покрасневшие, заплаканные глаза. Представляю, как нелегко ей было решиться на этот шаг. Распахиваю дверцу машины.
— Лена!
Так непривычно называть ее этим именем. Ничего, привыкну!
Она оборачивается. Тоска во взгляде сменяется сначала радостью, потом — испугом. Глупенькая, неужели она испугалась меня?
Командую:
— Садись в машину!
После секундного раздумья она садится на соседнее сиденье. Смотрит вперед, не на меня. И говорит быстро:
— Дмитрий Сергеевич, я и сама хотела с вами поговорить. Мне очень жаль, что всё так получилось. Может быть, вы не поверите, но мне, правда, жаль. И вам не нужно увольняться. Я эту кашу заварила, мне ее и расхлебывать. Я уже написала заявление на отчисление. Попробую перевестись в другой университет. И вы не волнуйтесь — об этом никто не знает. И ни узнает никогда.
— Узнают! — возражаю я.
Теперь она смотрит уже в мою сторону. Откликается эхом:
— Узнают?
А я задаю тот самый, главный для меня вопрос:
— Скажи, пожалуйста, ты совсем ничего не чувствовала ко мне тогда?
Когда, уточнять не требуется. Она и сама всё знает. Зеленые глаза ее распахиваются еще шире. А слёзы текут по щекам, по подбородку.
— Дмитрий Сергеевич! Дима, я…
Я понимаю всё и сам. И мне уже жарко от этого огромного, переполняющего меня счастья.
Беру ее за обе руки — чтобы не вздумала отвернуться.
— Значит, так — заявление я твое разорву. Нет, не возражай! Сначала выслушай! Две недели мы с тобой знать не знаем друг друга. А потом ты переезжаешь ко мне. Не хочу, чтобы моя девушка жила в общежитии.
Она от волнения начинает заикаться:
— Но ты не можешь… Я же — студентка.
Я улыбаюсь:
— И что? Через две недели я перестану быть твоим преподавателем. И не беспокойся — новую работу я уже нашел.
Мне ужасно хочется ее поцеловать. Прямо в машине. Прямо у крыльца университета. Сдерживаюсь с трудом. Сейчас нельзя. Только через две недели. Дурацкие принципы!
Лена
Я просыпаюсь от шума толпы за окном. Улица уже наполнилась туристами. Распахиваю шторы и улыбаюсь яркому солнцу.
Отель на Староместской площади в Праге — что может быть романтичнее?
Димка врывается в номер с двумя стаканами кофе и пакетом ароматных булочек. Если бы я не была в него влюблена, то непременно влюбилась бы сейчас.
— Ты наконец-то встала, соня? — он целует меня, и мне уже не хочется булочек, а хочется обратно в постель.
Он смеется:
— Даже не думай! Мы выезжаем через полчаса! Мама уже собрала вещи.
Мы едем в Карловы Вары. Мама будет проходить там курс лечения, а мы с мальчишками — отдыхать.
Я первый раз за границей. И мама — тоже. И братишки. Мне кажется, мы попали в сказку.
Димка обнимает меня за талию, и мы смотрим на старый город вместе. И дышим тоже вместе. Мне кажется, так было всегда.
Конец.