Вернувшись к Томми, я провела остаток дня за разборкой его бардака. Разборкой, а не уборкой. Я безнадежна в уборке, и моя разборка заключалась в перекладывании вещей из одной части комнаты в другую. Зато я была при деле. Томми, кажется, оценил мои старания. Мы старались не спорить, поддерживали друг друга в наших горестях, но я знала, что, кроме вопросов: «С тобой все хорошо? Ты уверена?», которые он исправно задавал каждые пять минут, больше я ничего не дождусь.
За мной прислали полицейскую машину, и я поняла, что к этому очень легко привыкнуть: приятно, когда тебя возят, и не нужно сражаться с лондонским транспортом. У себя я первым делом бросилась открывать окна. В воздухе все еще витал запах гари, таинственным образом просочившийся в дом. Потом я захлопнула окна, выходившие в сад: от того, что я их распахнула, стало только хуже. Летний домик стоял в доброй сотне футов от особняка, но мне придется еще долго привыкать к запаху подгоревшего хлеба. Я сходила к «Грэхему и Грину», скупила весь их запас ароматизированных свечей, расставила по всему дому, но тут мне пришло в голову, что такими темпами можно устроить еще один пожар.
Прежде всего, дом я нашла почти таким, каким оставила. Никакого беспорядка, за исключением пленки серебристого пепла там, где снимали отпечатки пальцев. Правда, затем я обнаружила, что из автоответчика вынули кассету, и запаниковала. Я неисправима: никогда не стираю прослушанные сообщения. Вдруг я неправильно записала номер (я всегда была в этом уверена), и мне придется снова проиграть сообщение? Но самое ужасное, что я понятия не имела, кто звонил в мое отсутствие.
Вдруг звонил Базз? Представился ли он?
Потом я успокоилась и в который раз напомнила себе, что у него есть законное право мне звонить. Я пишу книгу за Сельму Уокер, а он – ее менеджер. Не настолько же он глуп, чтобы оставить сообщение вроде: «Ты нашла мои трусы, которые я забыл у тебя в постели?»
Для начала я позвонила Мэри Мехте и устроила ей допрос с пристрастием.
– Ну, так что произошло? В доме что-нибудь нашли? Это поджог? Кто убил Фреда? – Я буквально засыпала ее вопросами, но остановиться не могла. – Когда мне вернут автоответчик? Кто мне звонил?
– Вы, часом, не вытягиваете из меня информацию? – рассмеялась Мэри Мехта. – Это пустая трата времени. Как только у нас появится что вам сказать, мы дадим знать. Доверьтесь мне.
Ненавижу, когда люди говорят подобное. Это сразу вызывает у меня недоверие.
– Но разве вы не можете мне сказать хотя бы, кто звонил?
– Несколько раз вешали трубку. – Базз? – И некая Женевьева просила вас перезвонить, когда вы вернетесь.
– Это мой агент, – быстро ответила я. – Я – писательница.
– Да, мы знаем. Оставайтесь на связи, хорошо? Разумеется, я останусь на связи. Это единственный способ узнать, что происходит.
Пока я с ней разговаривала, у дома остановилась машина, и кто-то взбежал по ступеням к парадному входу. Потом хлопнула крышка почтового ящика. Я отправилась в холл забрать таинственное послание.
Им оказался крошечный упаковочный пакет примерно восемь на шесть дюймов. Внутри лежала кассета и записка от Сельмы.
Я пыталась передать вам это с тех пор, как вернулась, но ваш дом опечатали, как место преступления. Сегодня мне впервые удалось подобраться к вашей двери. Что происходит? Надеюсь, вы хорошо встретили Рождество. Сельма.
Я прислонила кассету к банке мармелада на кухонном столе и позвонила Женевьеве.
– Как насчет обеда? – спросила она и добавила, что на этот раз готова проехать ко мне через весь город. Она заявила, что хочет рыбу, и я направилась по Вестбурн-гроув к «Живцу», где мы договорились встретиться.
– Ты выглядишь ужасно, дорогая. Совсем измочаленная. В чем дело? Кстати, я уже заказала морепродукты. Присоединяйся, если хочешь.
Я рассказала ей, что произошло в моей жизни за тот относительно короткий период времени, что мы не разговаривали. При каждой новой подробности она горестно попискивала, а мягкие свитки жира под ее подбородком колыхались от потрясения.
– Это ужасно, Ли. Ужасно. Ужасно, – несколько раз повторила ошеломленная Женевьева. Конечно, ей никогда не приходилось сталкиваться с неприятностями в моей личной жизни. Мы общались исключительно на профессиональные темы. Может, не следовало вываливать на нее свои несчастья?
Она положила в рот креветку, даже не потрудившись ее очистить, и я услышала хруст.
– Прости, Ли. Я просто не знаю, что сказать. – Женевьева изящно облизала пальцы.
– Не волнуйся, – сказала я гораздо веселее, чем была на самом деле. – Итак, зачем ты мне звонила? Ты сказала, что хочешь поговорить.
Женевьева облегченно вздохнула:
– Я хотела обсудить книгу, которую ты собираешься написать. Слово за Седьмой, она – главная, но она ведь американка, и «Братство» – ее первый британский телесериал. А мы пока не знаем, насколько пикантен материал. Предложение лежит на столе, но теперь они требуют содержание. Какой бы ни была история Сельмы, сейчас ее аудитория довольно низкого пошиба. Немного пикантных сплетен – хорошо, но держись уровня улицы. Мы же не хотим, чтобы она возомнила о себе бог весть что и высокомерно заявляла: «Я серьезная актриса»? Я смотрела рождественский выпуск, где кратко излагали содержание серий за неделю и героиню Сельмы Уокер теперь кто-то преследует. Вот это нам в книге и нужно.
– Я подумаю, что можно сделать, – сухо произнесла я. – Позвоню наемному преследователю. Кстати, она дала мне первую кассету. Когда я все прослушаю, то получу более четкое представление о том, что войдет в книгу.
– Кстати, я разузнала про Базза еще кое-что. Кроме того, что он ее муж и менеджер.
– Правда? – Спокойно, сказала я себе, не подавай виду, будто тебе интересно, что она скажет.
– Угадай, с кем он встречался не так давно?
– Женевьева, я понятия не имею. Не тяни. – Что-то не нравится мне ее тон.
– Угадай.
Я подняла руки:
– Не знаю. Сдаюсь.
– С Астрид Маккензи.
– Быть не может.
– Еще как может. Помнишь, я говорила, что видела ее в «Айви» той ночью, когда она погибла. И что она странно себя повела при виде него.
– По-моему, ты не упоминала, что они разговаривали.
– Они не разговаривали. Он сделал вид, будто вообще ее не заметил. А она убежала сразу же, как его увидела. Я слышала, их роман закончился довольно паршиво.
Я вспомнила первую встречу с Баззом. Почему он вел себя так, словно не знал Астрид?
– Откуда ты это узнала? Как давно это было?
– Несколько лет назад, думаю. Это не секрет. Мне сказал один знакомый, и я обнаружила, что об этом знает еще куча народу. Просто до пожара это не представляло особого интереса. А потом кто-то сопоставил факты… Спорим, это вот-вот появится в газетах? А теперь скажи мне, дорогая, этот пожар тебя не разорит? Ты же застрахована?
Я? Вернее, родители? Разумеется, у них была страховка, но не уверена, что она распространяется на летний домик. Я – сущий профан в таких делах. И что насчет бедняжки Анжелы? Покроет ли страховка ее потери? Наверное, нет.
Женевьева ничего не сказала про Фреда. Причина этого проста – я не сказала ей, что в летнем домике нашли труп. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы она об этом узнала, пока в этом нет необходимости. В «Стандарте» поместили крошечную заметку о том, что некий Фредерик Фокс погиб при пожаре в Ноттинг-Хилл, но если Женевьева и прочла ее, то решила, что это несчастный случай. А поскольку в отличие от Астрид Маккензи я не была знаменитостью, в газете не написали ни слова о том, что произошло это возле моего дома. Поэтому Женевьева не знала, что речь идет о предполагаемом убийстве, и, судя по ее реакции на известие о пожаре, слава богу. Пусть пока довольствуется размышлениями об Астрид Маккензи.
После обеда я отправилась домой пешком, охваченная странным нехорошим предчувствием. Можно потребовать, чтобы меня сняли с проекта Сельмы Уокер, но пока я не собиралась этого делать. По крайней мере, не сейчас. Я знала, что должна отказаться – моя связь с Баззом означала сплошные неприятности. Я нервничала, ведь мне так и не удалось переговорить с ним. По злой иронии судьбы, работа на его жену, похоже, единственный способ поддерживать с ним отношения.