В конце концов, он сам же и отослал меня в «Теско». Нечаянно.
– Как поживает эта Анжела, которую ты взяла к себе домой после пожара в летнем домике? Она тоже стала вегетарианкой?
– Она больше не живет у меня.
– Неужели? – Он заинтересовался, и я вспомнила, как Анжела говорила мне, что он поджидал ее у «Теско». – И куда же она поехала?
– Понятия не имею.
– Так, так, так. Похоже, она уехала и бросила нас.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Она бросила работу. В «Теско» ее не видели уже дня два или три. Ее мать ужасно волнуется. Твоя мама тебе не говорила? Миссис О'Лири заходила к тебе домой, искала дочь, а твоя мама сказала, что она уехала.
Я побежала в «Теско» и скупила все, что обычно: йогурт, сыр, отвратительные замороженные блюда, которые радостно поглощал Томми. Хотя, кто знает, когда мне снова доведется готовить для него?
По вечерам я оставалась одна. Кэт и Сонни уезжали в больницу, а мама шаталась бог знает где. Вместо того, чтобы наслаждаться одиночеством, о котором еще недавно я так мечтала, я ненавидела его. Мне было стыдно, что я так мало работала. Женевьева оставляла довольно резкие сообщения с одним и тем же вопросом: как продвигается книга. Я знала, что должна позвонить Сельме, но боялась нарваться на Базза.
Наконец я все-таки удалилась в спальню, по пути к кровати угрюмо распинывая одежду Томми. Я залезла под одеяло и добавила Сельму и Анжелу к списку людей, о которых беспокоилась. Верхние строчки занимали Ричи и (а как же иначе?) Кэт, потом бедняга Фред. За ним была мама и одинокий Макс Остин, как я его называла (состоялось ли его свидание? как оно прошло?). И, наконец, Томми. К этому времени я уже всерьез нервничала. О нем по-прежнему не было ни слуху ни духу. Вдруг с ним случилась беда, а мне не сказали? Узнав от Криса, что Анжела исчезла, я стала переживать и за нее. Странно, что я вообще о ней думала после всего, что она натворила. Но она не шла у меня из головы.
Но первую строчку заняла Сельма. Почему-то за нее я боялась особенно, и, как выяснилось, не зря.
Когда посреди ночи в дверь позвонили, первой мыслью было, что Ричи умер и полиция отправила человека сообщить об этом Кэт. Заглянув в ее комнату и увидев, что там никого нет, я предположила, что она наконец решилась на ночное дежурство в больнице.
– Кто там? – крикнула я и набросила на дверь цепочку. Снаружи раздался всхлип, и я вдруг поняла, кто это.
На этот раз он воистину содрал с нее три шкуры. Удивительно, как она вообще держалась на ногах. Правое ухо кровоточило, вокруг ноздрей остались кровавые разводы. Один глаз почти закрылся, а правая щека сильно распухла. Но самое ужасное, когда она повернула голову, я заметила, что волосы слиплись от крови.
Она рухнула мне на руки. Спустилась мама.
– Не волнуйся, мама, – одними губами произнесла я и добавила громко: – Это Сельма Уокер. Я позабочусь о ней…
Я осеклась и вытаращила глаза. Следом за мамой в одних трусах – самых откровенных, какие я только видела в своей жизни, – спускался загорелый Сонни Кросс.
ГЛАВА 19
Мускулистый пресс Сонни Кросса, навечно запечатлевшийся в памяти, все еще стоял у меня перед глазами – разберусь с этим позже, – когда я отводила Сельму к себе в спальню. Я старалась не вздрагивать, глядя на бесчеловечное свидетельство жестокости Базза, оставшееся у нее на лице. Я обработала раны и опухоли, наполнила ванну и, оставив Сельму отмокать, постелила ей на диване в кабинете.
Мой новый маленький кабинет, примыкающий к спальне, был самой уединенной комнатой в доме. Почему я не додумалась работать в нем до пожара, по-прежнему оставалось для меня загадкой. В него можно было попасть либо с лестницы, либо через дверь в глубине спальни, которая не сразу бросалась в глаза. Я уже строила планы, как предложу Сельме убежище и защиту от Базза. Я передвину большой сервант на лестничной площадке и поставлю его перед дверью в кабинет. Затем я подумала, стоит ли звонить Максу Остину посреди ночи, но решила подождать до утра. Если Базз придет за Седьмой, я позвоню в полицию.
– Вы уверены, что вам не нужно в больницу? – спросила я, когда Сельма вышла из ванной. В моем банном халате ее миниатюрная фигурка выглядела еще меньше.
– Это не обязательно. – Она выдавила улыбку. – Ничего не сломано, хотя я сама не могу в это поверить. Он был в ужасной ярости. Он ходил куда-то вчера вечером – не знаю, куда. Я рано легла спать, думала, что простудилась. Его не было всю ночь, не было и утром, когда я встала. Он вернулся домой около одиннадцати и сразу отправился меня искать. На нем были боксерские перчатки. Он купил их на днях, потому что берет уроки. Мне это понравилось. Я думала, это поможет ему дать выход гневу и он перестанет вымещать его на мне. Я была очень за него рада, правда. – Она замолчала, отвернулась и сказала нечто такое, от чего я лишилась дара речи. – Вы же знаете, я так сильно его люблю.
«Я так сильно его люблю». Она произнесла это с чувством, но я не могла поверить. Я спала с этим мужчиной, была ослеплена страстью к нему, но, узнав о его жестокости, начала его презирать. А Сельма, побывав только что в роли боксерской груши, утверждала, будто по-прежнему его любит.
– Все нормально, – продолжала она. – Я знаю, что должна уйти от него. Что-то завело его сегодня, и он вышел из себя. Избил меня, запер в чулане и оставил на целый день. Раньше он такого не делал.
– Как же вы выбрались?
– Он думает, что это просто чулан, но на самом деле это небольшая кладовая. В задней стене есть крошечное окошко, заставленное коробками. Я убрала их и протиснулась в окно, я же совсем маленькая. Было высоко, но я все-таки спрыгнула и побежала сломя голову. К вам.
– Вы можете оставаться, сколько пожелаете, Сельма. – Я подошла к ней, чтобы обнять, но остановилась. В ней было нечто такое, что не подпускало близко. – В этом кабинете вы будете в безопасности.
Я сплю в соседней комнате. Утром позвоним инспектору Остину.
– Вы позвоните ему, – медленно произнесла она. – Я знаю, что сама никогда этого не сделаю. Отчасти поэтому я к вам и пришла. Вы поможете мне держаться подальше от Базза. Он будет жалеть о том, что натворил. Чем большую жестокость он проявляет, тем сильнее раскаивается после. Он будет искать меня, упадет на колени, станет умолять вернуться, а я не могу этого допустить. Наши примирения, Ли, – самые сладкие моменты. Тогда я люблю его больше всего. Я начинаю думать, что, может, сама во всем виновата, что как-то его спровоцировала. Когда он говорит, что не представляет, как мог натворить такое, что он меня любит, мы становимся так близки, и я просто таю. Это невыносимо. Вот почему я не ушла от него, вы понимаете, Ли? Потому что примирение – такое сладкое.
Это было ужасно, но я верила ей. Просто сама я вряд ли смогу мириться с жестокостью такого масштаба. Я, конечно, без конца провоцирую Томми, но он никогда и пальцем меня не тронет. Хотя есть вероятность, что мне больше не придется его провоцировать.
– Разумеется, месяца два все прекрасно, – продолжала она. – А потом я что-то делаю, и он снова меня бьет. Так всегда происходит. Я это знаю, но продолжаю надеяться, что рай продлится вечно. Мне просто надо признать, что так никогда не будет.
Сельма говорила и говорила, а я не перебивала ее. Надеюсь, я запомню все ее слова. Для книги это бесценный материал.
– Фаза раскаяния – самое опасное время, – произнесла она с силой. – Потому что именно тогда ты говоришь себе, что однажды этот человек изменится и что, возможно, этот день уже настал. Это должна быть главная мысль книги. Я все это проходила, я знаю, каково это, я могу говорить с читательницами так, что они увидят себя. Я расскажу им, что всегда думала, будто смогу изменить Базза. Особенно после побоев, когда ему было стыдно и он молил о прощении. Но я обманывала себя и хочу, чтобы читательницы это поняли. Они должны знать, что тоже обманываются. Я хочу написать книгу, которая поможет им положить конец жестокости. Которая покажет им, что они по-прежнему могут любить его, но должны уйти. Да, раз уж мы заговорили о книге, возьмите это, – Сельма вручила мне брезентовую сумку. Я заметила сумку у нее в руках, когда стояла на пороге. Я заглянула внутрь и увидела аудиокассеты, штук десять или пятнадцать. – Вот вам книга. На этих кассетах есть все, что вам нужно.