И вот он снова стоял перед нами.
— Скажите, как зовут вашу невесту? — спросил я.
Он удивленно и в то же время обрадованно взглянул на меня, как смотрят люди, которым совершенно неожиданно сказали о самом дорогом.
— Эрна.
— Когда вы в последний раз писали ей письмо?
— Это было за полчаса до перехода советской границы.
— Вы помните, о чем писали?
— Каждое слово.
— Если это не секрет…
— Нет, нет, — и немец тут же повторил слово в слово текст письма, которое я передал Антону.
Я протянул немцу фотографию девушки.
— Эрна! — воскликнул он.
— Ну хорошо, — насупился Антон. — Какую же цель ты поставил перед собой?
— Разрешите остаться у вас.
— А тебе известно, где сейчас немцы?
— Точно не знаю, — ответил Рудольф.
— А примерно?
— Слышал от хозяйки, что за Смоленском.
— Брешет она, твоя хозяйка. Ну, предположим, что не брешет, — после паузы сказал Антон. — Чего ж ты к нам решил пристроиться?
— Это очень сложный вопрос, — ответил Рудольф.
— А что ему, — боясь, что не успеет вставить слово прежде Антона, разулыбился Федор. — На партизанских харчах задницу откормит — и тю-тю, битте-дритте!
— Это очень сложный вопрос, — не обратив внимания на слова Федора, повторил Рудольф. — Я не сразу решился. Тем более что это связано… Не знаю, как лучше объяснить. Мой поступок может не одобрить Эрна. А для меня она самый дорогой человек.
— Эрна! — передразнил Федор, видимо озлобленный, что немец, которого он самолично взял в плен и привел в отряд, пропускает мимо ушей его слова. — Ты, битте-дритте, тут сопли не распускай, не разжалобишь. Отвечай командиру по существу!
— Слушаюсь! — вытянулся Рудольф. Даже в сугубо гражданской одежде он оставался военным, приученным к суровому и жестокому повиновению. — Я буду отвечать на поставленные вопросы. Перед тем как идти в бой, я много думал. Колебался. Все-таки хочется жить. Но не как рабу. Я знал, что меня ждет: или немецкая, или русская пуля. И я не пришел бы к вам. Я бы тоже был сейчас за Смоленском. Но все гораздо сложнее. А если сказать просто и коротко — когда мы перешли границу, я не верил в победу.
— А сейчас веришь? — спросил Антон.
— Не верю, — сказал Рудольф.
— Это потому, что ты у нас в плену, — сказал Антон. — И с какой стати мы должны брать твои слова на веру?
— Не верите — расстреляйте, — спокойно ответил Рудольф.
Ответ, кажется, обезоружил Антона. Он подозвал Федора и Волчанского. Федор подошел, и на лице его было написано: «Приказывай, командир, я выполню любое твое приказание».
— Накормить, — распорядился Антон. — Прежний приказ отменяю. Но… — он не договорил. Федор понял это «но» и выразительной мимикой дал понять, что не спустит глаз с немца.
— И все же в отряде ему не место, — сказал Антон, когда мы остались вдвоем. — Я не хочу, чтобы нам в спину…
— Проверим на деле, — предложил я.
— Рисковать? Не намерен, — отрезал Антон.
— А Некипелов?
Я знал, что он не простит мне этого напоминания. И все же напомнил.
Антон ничего не ответил.
И лишь на другой день объявил мне:
— Вот что. Под твою личную ответственность. И если этот фриц… — он не договорил начатую фразу.
— Хорошо. Под мою ответственность.
Мне хотелось смягчить тон нашего разговора. Но Антон лишь сильнее нахмурился. Брови его резко сомкнулись.
Как бы то ни было, Рудольф остался в отряде. Я старался почти все время быть с ним. Мне даже не приходилось вызывать его на откровенность. Он и без вопросов делился со мной своими думами, сомнениями, желаниями. Оказалось, что он хорошо знает радиодело. Но у нас не было рации, и мы чувствовали себя отрезанными от всего мира. Макс обещал прислать рацию при первой возможности, но сделать этого ему не удавалось. А нам ведь очень важно было не только самим знать вести с фронта, но и распространять их среди местных жителей.
— А что, если отбить рацию у какого-нибудь немецкого обоза? — спросил я как-то Рудольфа.
— Это очень хорошая идея! — воскликнул он. — Я давно хотел предложить такой план. Но…
— Что «но»?
— Вы могли подумать, что я специально хочу… — он не решился произнести то, что думал, и вдруг воскликнул: — Попросите командира, товарищ Алексей! У нас будет рация.
Я обещал поговорить с Антоном. Самым главным доказательством честности Рудольфа было то, что, зная об успешном наступлении немцев, он не принял никаких мер, чтобы вернуться к ним. Больше того, он искал партизан и, волею обстоятельств попав в отряд, хотел, чтобы его проверили, а проверив, доверяли.