Роза слушает. В том, что ее узнали, нет ничего особенного, в последние годы ее не узнавали только люди, которые долго жили за границей, или люди не от мира сего, чья жизнь проходит в библиотечном уединении, те, кто последовательно практикует интеллектуальное вегетарианство и ничем из явлений обыденной жизни не интересуется, такие питаются исключительно текстами, кичатся отсутствием в их жизни телевизора, демонстрируют презрение к репертуару кинотеатров, пьесы они тоже предпочитают читать, а не смотреть, слушают только любимую радиостанцию, на волне которой звучит исключительно серьезная музыка, серьезная литература и серьезная информация; откуда же, черт побери, у них будет время на несерьезные увлечения, откуда им знать идолов несерьезной поп-культуры, от одних лишь слов «идол» и «поп-культура» их начинает тошнить, от одного лишь сочетания частицы «поп» со словом «культура» им становится дурно (массовой культуры не существует, а есть лишь, дорогие мои, взращиваемая на питательном бульоне жизни культурная масса, культурная пульпа, миазмы, выделяемые массами, не имеющими отношения к высокой культуре, так что попрошу не забивать нам головы вздором; оно конечно, фамилию госпожи Розы мы наверняка когда-то слышали, мы ценим благородство ее профессионального выбора, и, если госпожа Роза когда-нибудь станет озвучивать серьезные тексты, мы даже будем готовы послушать ее, однако пока мы не видим причин, в силу которых нам следовало бы поверить в то, что она для нас личность неизвестная, и это нас, дорогие мои, ничуть не принижает, так же как и в наших глазах не принизит вас тот факт, что вы не знаете цитат: «Wo man Bücher verbrennt, verbrennt man am Ende Menschen»[14], — это сидит у вас в ушах, хоть вы можете и не знать, кто и при каких обстоятельствах сказал это, и что с того? Нет, это было не на Бебель-плац в тридцать третьем, первая догадка не всегда верна, тем не менее мы не считаем, что этот факт умаляет ваше достоинство); итак, в качестве иконы поп-культуры Роза привыкла к утомительной для нее узнаваемости, за многие годы она усовершенствовала искусство мимикрии, надевая даже в пасмурные дни темные очки, кепку и невзрачную одежду, и все равно ей почти никогда не удавалось зайти незамеченной в продуктовый или подойти к газетному киоску; охотники за автографами еще туда-сюда — эти довольствовались росчерком ее руки, хуже всех были те, кто, пользуясь уникальным случаем встречи со звездой на вершине славы, задерживали ее вроде бы только на минуточку, чтобы вроде бы от всего сердца поздравить с удачной последней ролью, а потом вдруг скатывались на тему последних сообщений желтой прессы и пытались прощупать, правда ли то, что пишут о ней, и, даже если она скажет, что не знает, что о ней пишет желтая пресса, и прежде, чем успеет добавить, что ее это вообще не интересует, они чувствовали себя обязанными сообщить ей, как выглядит ее жизнь с точки зрения читателей желтой прессы; Роза в глубине души начинала проклинать свою воспитанность, из-за которой ей никогда не удавалось быстро отваживать от себя любопытствующих, она не умела избавляться даже от самых настырных, не могла выдавить из себя обычное «простите, я очень спешу», потому что в детстве ее научили, что никого нельзя прерывать на полуслове, а тем более старших; судьбе было угодно, чтобы самые назойливые и располагающие самым богатым набором свежевысосанных из пальца сведений о Розе были как раз пожилые дамы, обожающие задерживать ее «на минуточку» и делать обзор прессы в полной уверенности, что тем самым они делают ей большое одолжение, ведь не читает же она дешевые цветные журнальчики, а потому и не может знать, что с ней происходит; о да, пожилые дамы прекрасно разбирались в ее жизни, лучше, чем она сама; Роза провела изрядную часть жизни в этих остановках «на минуточку» во время ее походов в магазин и в выслушивании сплетен о себе. Узнаваемость в сочетании с хорошими манерами привела к тому, что изо дня в день цена, которую приходится платить за славу, росла; как знать, может быть, именно эти милые старушки и вогнали ее сначала в усталость, потом в сонливость и наконец в нарколепсию.
14
«Где жгут книги, там в конце концов будут жечь людей»