— Я не должна оставаться с тобой.
— Я наверняка не заслуживаю прощения, но… Я хочу, чтобы ты знала: мне очень жаль.
— Я прощаю тебе измену, но не могу простить ложь.
Уже наступило завтра. Роза сама вызвала психиатра; у Господина Мужа нет времени, он пакует вещи, набралось много (дом он оставил ей, остальное его). Психиатр умно говорит, по крайней мере успокаивает, одобряет ее решение, женщина ее формата не должна губить свою жизнь с обманщиком, потом сообщает полуофициально, как бы даже конфиденциально, скорее как психолог, что женщина такого формата должна быстро вернуть себе силы путем принятия смелого, но в данной ситуации единственно возможного решения: неудавшиеся союзы надо разрывать после первых же тревожных симптомов, потому что потом опухоль разрастается и высасывает всю положительную энергию, человеку становится невмоготу жить; психиатр должен признаться, что знает об этом из личного опыта, и откровенно должен сказать ей, что он с нею всем сердцем, вот увидите, вы снова полюбите жизнь, не надо бояться одиночества; а Роза и не боится (она думает о Роберте), она предпочитает, чтобы психиатр поменьше психологизировал, она хочет услышать новый диагноз, ей не терпится снова жить.
— Все указывает на то, что причиной приступов было сильное вытеснение. Вытеснение, а не амнезия. Вы не хотели мириться с тем, что вам изменяют… отсюда и бегство в болезнь. Подсознательно вы чувствовали, что это может удержать мужа. Петля начала затягиваться… Сочувствую вам и в то же время радуюсь, потому что, похоже, худшее позади. Как вы себя чувствуете сейчас?
— Легче. Как камень с души.
13
— Господин доктор, — (в Роберте сейчас энергия здорового человека), — пожалуйста, только правду, как долго еще мое состояние не затронет… не затронет мужские функции?
Адам не особо много может сказать Роберту, а из того, что может, ничего утешительного. Адам помнит, как ноябрьское солнце будило в деревенском доме бабочек на чердаке; они безумствовали, вылетали через щели, отдельные попадали в его комнату и бились об оконные стекла, требуя свободы, даже пусть на несколько часов, до первого убийственного холода; он всегда открывал им окно, и каждая предпочитала зимовке за шкафом несколько минут свободного полета над осенней стерней. Роберт сильно возбужден, похоже, что сейчас он переживает одно из тех выздоровлений, которые, как правило, предшествуют окончательной фазе смертельной болезни; Адам не может сдержать удивление, ведь в этом человеке никогда не было столько жизни, он даже не заикнулся о страхе смерти, он рассказывает ему о женщине, с которой познакомился и которую обязательно когда-нибудь ему представит, и феномен которой он пытается ему объяснить бесконечной серией сравнений, среди которых Адаму что-то говорят только Алегретто из Седьмой симфонии Бетховена и гол Марадоны на мексиканском чемпионате мира. Это всё типичные симптомы любовного безумия, Адам кое-что знает об этом, да и сам впал в него, с тех пор как Красавчик окончательно стал мальчиком, а то и парнем и старательно шлифует над его ухом упругость фраз, с тех пор как самозабвенно совершенствует в танце свою гибкость, а заодно (под окном Адама) гибкость и упругость своей попки; а надо сказать, что он никогда не танцевал так хорошо, дворовые бибои все под впечатлением, Красавчик считается фаворитом ближайших соревнований, он всегда был в прекрасной форме, но всегда оставался каким-то скованным, его стеснял мужчина, теперь же на Красавчика не наглядишься, такие у него кошачьи движения, так он держит ритм, из акробата он превратился в танцора; парни говорят, если он не потеряет формы, то может наконец вытанцевать себе имя, а не шарить по чужим карманам.
Роберт решился на лечение; проблема состояла в том, что уже слишком поздно, чтобы из этого что-то вышло, Адам знает об этом, но Роберт внезапно судорожно ухватился за краешек жизни и силой воли, подпитываемой любовным дурманом, готов долго еще держаться. Нет смысла дополнительно травить этого человека, но, учитывая решительное желание пациента бороться с болезнью, Адам прописал плацебо, немного анестетиков и легкий антидепрессант, пока хватит; пациент перейдет на уколы без мысли о смерти, а это самое важное. Смертельно больным дано особое видение, оно становится возможным благодаря окончательной перспективе, такие люди видят больше, а вес их слов, похоже, точно отмерен; Роберт внезапно становится серьезным и не столько сам начинает говорить, сколько какая-то посмертная мудрость вещает его устами:
— Я, доктор, тебе кое-что скажу, потому что ты еще молодой и не успел профукать жизнь. Слушай и запоминай: существует семь смертных грехов, но самый главный из них — лень. Под многими именами будет она маскироваться; угрюмость или меланхолия — любимые ее обличья. Не поддавайся праздности, потому что, стоит ей тебя заграбастать, ни за что не отпустит. Ночи проспишь, дни прозеваешь, от трудностей уворачиваясь, усилий избегая; ты станешь слепым и глухим ко всем стихиям. Червь станет заботиться о тебе. Вместо радости ты будешь испытывать зависть ко всем, кому жизнь в радость. Ты перестанешь жить, ты начнешь плесневеть и с плесенью на устах будешь топтаться на одном месте, ненавидя песни других.