Воспитание стопроцентного американизма ведется в верности частному предпринимательству, шпионажу и наушничеству. В одном из документов «Общества Джона Берча» говорилось: «Коммунизм создает опасность либерализации американского образа жизни. Мы спасем страну от заговора, направленного на разоружение Америки под видом лозунга создания „государства благоденствия“. Мы должны разоблачать предателей в нашем сознании, среди наших соседей, в наших общинах, церквях, школах и даже в федеральном правительстве». Коммунисты видятся за каждым углом: в рассказах Джека Лондона, в повестях Хемингуэя, в выступлениях за разрядку международной напряженности, в походах бедноты на Вашингтон.
Буржуазная пропаганда и «наука о пропаганде» в США развивались в условиях общего кризиса капитализма, который начался в годы первой мировой войны, в период победы Великой Октябрьской социалистической революции, когда из системы империализма выпало мощное звено — Россия. Он усилился и расширился в ходе сильнейшего экономического потрясения капиталистического мира в 1929–1933 годах.
Кризис еще больше обострил капиталистические противоречия. В подготовительных материалах тезисов доклада на совещании левых социал-демократов и в плане речи на Циммервальдской конференции (сентябрь 1915 г.) В. И. Ленин предвосхитил основные направления политической линии буржуазной пропаганды в момент кризиса: буржуазия призывает пролетариат защищать капитализм, пытается отвлечь внимание пролетариата и ослабить его движение.
Чтобы подчинить себе трудящиеся массы, идеологи капитализма получили задание разработать приемы отвлечения внимания масс от осознания действительности. Не случайно конец XIX и начало XX века ознаменовались зарождением в США философии действия — прагматизма, ставшего национальной идеологией монополистического капитала.
Критика философских основ прагматизма дана в исследованиях представителей Коммунистической партии США, в работах советских ученых. Мы же остановимся на тех вопросах прагматизма, которые впоследствии станут основными теоретическими посылками «науки о пропаганде».
Неустойчивость буржуазного мира, постоянные потрясения проявляются и в буржуазной философии. К чему теория, к чему познание мира, поучают идеологи этой философии, когда все решает предприимчивый делец. Махинациями, ухищрениями, обманом, за счет разорения и нищеты других предприниматель наживает миллионы. Предприимчивый делец, быстро делающий деньги, — вот идеал действия.
Джон Астор на заре своей карьеры миллионера совершил небольшую сделку — продал участок земли на Уолл-стрите. Все были удивлены. Не остался ли Астор в накладе? Цены на земли Уолл-стрита росли и, по данным биржи, могли дать 50 % прибыли.
Но в накладе остался не Астор, а его конкуренты. На вырученные деньги спекулянт приобрел другой участок и спустя некоторое время положил в карман 1000 % прибыли.
Быстро делать деньги. Быстро схватывать конъюнктуру. Бизнес и еще раз бизнес становится законом действий капиталистов.
В философии, естественно, нельзя столь открыто пропагандировать идеи капитала, нужны маневры, камуфляж. И их изобрели. Наиболее видное место в этом занял один из основателей философии действия — Джон Дьюи.
Под видом критики прежних представлений философов и психологов, которые рассматривали человека изолированно от внешнего мира, Дьюи и его сторонники высказывали правильные взгляды о существовании реальной действительности, о том, что человек черпает свои идеи от отражения внешнего мира, что нельзя отрывать эмоции и практическую деятельность человека от процесса познания. На словах они вроде бы ратовали за познание мира, за изменение старой системы образования, воевали с религией и поэтому приобрели сторонников в Америке и за границей. За внешней оболочкой «неистовых критиков» некоторые не увидели истинного лица философии действия.
В книге «Как мы мыслим» (на русский язык она была переведена в 1922 году под названием «Психология и педагогика мышления») Дьюи изложил положения, которые позднее были взяты за основу буржуазных теорий пропаганды. Объективная действительность была поставлена в такое положение, что фактически не допускалось и мысли о познании человеком окружающего мира. Если представители эмпиризма абсолютизировали чувственное познание, превращали мышление в простой регистратор данных, которые приносят чувства, то прагматисты сводили мышление к действию, к рефлексии. Они делали оговорку: мышление «не является случаем самовозгорания», без опыта, без чувственных данных человек не может получить никаких сведений о внешнем мире. Однако оговорка выступала как маскировка. Внешний мир предстает как «блестящее и шумящее смятение». Человек в нем не может самостоятельно разобраться, его ощущения неполны, неточны, ошибочны.