Из окна спальни видно, как океан готовится проглотить солнце. А в Нью-Йорке уже ночь — если где-то еще существует Нью-Йорк, в чем я лично теперь начала сомневаться.
Откуда пошел этот миф, думала я, возвращаясь в Беверли-Хиллз по Пасифик-коуст хайвей (мне предстоял прием, который устраивали в мою честь друзья), что образованность и интеллект исчезают, стоит лишь покинуть пределы Нью-Йорка? На всем свете, наверное, не найдется другого такого патриота Нью-Йорка, как я, человека, который всю жизнь прожил бы на одном месте в одном и том же районе, и оттого мне как-то по-особому весело было сознавать, что и за Скалистыми горами существуют интеллектуальная жизнь. Я думала о разговоре с Куртом: он показал мне, что и в восемьдесят семь можно чувствовать себя нормально, если мало о чем в жизни жалеть.
Конечно, придут всякие болезни: артрит, атеросклероз, — но дух твой не постигнет безвременная кончина. Впервые я представила себя восьмидесятисемилетней (очень смутно, но все-таки представила). Когда-нибудь я стану ужасной старухой! И меня будут окружать ученики, последователи и — чем черт не шутит! — даже внуки. Моя жизнь, еще месяц назад казавшаяся окончательно потерянной, на самом деле только начиналась! Что значат мои тридцать два в сравнении с восьмьюдесятью семью! И что мне пришло в голову затевать с нимразговор о боли и страдании? Я пришла в мир помимо своей воли, но сознательно в нем остаюсь, и никто не сможет выбить меня из седла, пока я сама не сочту, что для этого настала пора.
Я припарковала машину и сломя голову кинулась в номер: мне не терпелось поскорее кое-что записать. Я распахнула дверь, скинула туфли, забралась с ногами на кровать и, радостно хихикая про себя, быстро набросала в подаренной мне Джинни тетрадке:
Как спасти себе жизнь
Афоризмы и изречения Изадоры Винг
(навеянные духом времени)
«Беру ручку и в дорогу!»
1. Не признавай за собой вины без достаточных на то причин.
2. Не делай из страдания культа.
3. Живи настоящим (или, по крайней мере, ближайшим будущим).
4. Всегда делай то, чего больше всего боишься: храбрость приходит со временем, так же, как вкус к черной икре.
5. Доверяй радости.
6. Если на тебя устремлен дурной глаз, отвернись.
7. Готовься к своему восьмидесятисемилетию.
(Продолжение следует)
В половине седьмого вечера я стояла возле отеля «Беверли-Хиллз». Очки я сняла, поэтому все виделось мне, как в тумане: юноши с выгоревшими на солнце волосами, припарковывающие «роллс-ройсы» с поэтичными пропусками, торчащими в окне, загорелые агенты в джинсах от Сегала и мокасинами от Гуччи, юные девушки, надеющиеся на то, что их примут за восходящих звезд, и молоденькие артисточки, мечтающие казаться знаменитостями, ведущие модных телепрограмм и безымянные авторы, работающие на известных кинодраматургов, сами эти кинодраматурги и даже повисший над ними ореол.
— Миссис Винг? — по всей форме обратился ко мне молодой человек, явно желая не допустить политической ошибки.
— Зовите меня просто Изадора, — сказала я, к собственному удивлению не рассмеявшись этой идиотской фразе — меня отвлекло это мохнатое, доброе, чуточку странное, но очень приятное лицо, неожиданно появившееся в поле моего близорукого зрения.
— Джош Эйс, — представился молодой человек, пожимая мне руку и приглашая сесть в стоящую прямо посреди мостовой ярко-зеленую «Эм-Джи» с откинутым верхом (это все, что я могла разглядеть без очков). Джош был сыном Роберта и Рут Эйс, которые и устраивали сегодня прием в мою честь.
В тридцатые годы они уже были известными сценаристами, а в пятидесятые попали в черные списки и вынуждены были пережидать маккартизм в Риме, где с десяток лет довольно бойко пекли итальянские вестерны, но теперь вернулись в Калифорнию к вящей радости модных радикалов от киноиндустрии — «радикальных овечек», как я окрестила их про себя. Я встречалась с Эйсами в Нью-Йорке у общих друзей (они жили там последние пять лет), но никогда понятия не имела, что у них, оказывается, естьсын.
Джош был высоким и стройным юношей с рыжей бородой и хорошими манерами. «Цветок душистых прерий», — почему-то подумала я. Он захлопнул за мной дверцу, а сам сел за руль.
— Пристегнитесь, — сказал он.
Поначалу я приняла это за заботу о себе, но потом до меня дошло, что это новая модель, которая не заводится, пока не пристегнется пассажир. Мы отправились к его родителям, в дом, где мне, как это принято по отношению к каждому заезжему литератору из Нью-Йорка, собирались оказать гостеприимство — сродни тому, какое должны оказать заглянувшему с инспекцией начальнику пожарной охраны.
— Так мило со стороны ваших родителей, что они затеяли этот прием, — сказала я.
— Они без ума от вас, — ответил Джош, — и делают это от всей души. Отец сам хотел за вами заехать, но я настоял, чтобы это сделал я.
— А почему?
— Любопытство. Я читал ваши стихи и считаю их просто виртуозными. Но по отзывам в прессе я представлял вас себе великаншей под два с половиной метра, в железных доспехах и с копьем. Я так рад, что ошибся.
— Это в стихах я выгляжу большой.
— Да, но в то же время вы казались мне робкой.
— А с чего вы взяли, что я не робкая? — спросила я, не зная радоваться его словам или возмущаться.
— Просто мое первое впечатление никогда не подводит меня. Да и отец мой на этот раз, пожалуй впервые в жизни, не ошибся. А вообще-то он совершенно не разбирается в людях.
— Люди часто путают, где писатель, а где его идеи, — сказала я. — И особенно это касается писательниц.
— Гм-м… — сказал Джош. — Трудно, должно быть, женщине быть писателем.
— Приятно слышать такие слова. Обычно это вызывает протест.
— Да разве можно протестовать против вас. Мне кажется, перед вами невозможно устоять!
«Ничего себе, — подумала я, глядя на его добродушное лицо, орлиный нос, веснушки, на пушистую бороду и забавную улыбку, — вот так штука — ребенкасовратить.»
— Вы действительно считаете меня ребенком? — спросил он, и я вздрогнула оттого, что он словно бы прочитал мои мысли.
— Вовсе нет, — соврала я. — Почему вы так решили? Кстати, сколько вам лет?
— Двадцать шесть, но я стар душой.
« Бог мой! — промелькнуло в голове. — Всего двадцать шесть!»
— Мне было двадцать шесть тыщу лет назад, — сказала я вслух.
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
Когда мы подъехали к заправке, я набралась храбрости и спросила, кем он работает. Мне самой вопрос показался идиотским: разве такой красавчик должен еще и кем-то работать!
— Семейный бизнес, — ответил Джош. — Я недавно закончил сценарий для Де Лаурентис — полнейшая чушь, да я и делал к тому же двадцать девятый вариант. Если фильм так и не выйдет, я буду считать, что мне крупно повезло. Только не думайте, что я страшно талантливый или что-то в этом роде. У меня пока нет никаких заслуг, а халтура эта досталась мне просто по блату.
Когда он произнес эти слова, я еле удержалась, чтобы не броситься ему на шею: так приятна мне была эта его откровенность, особенно после близкого знакомства с Бритт, которая мало знала, но много понимала о себе. Джош ни на что не претендовал, но во многом разбирался. Я это сразу поняла по его скромности.
— Вообще-то, — сказал Джош, расплачиваясь за бензин, — с тех пор мне так ничего и не подвернулось, поэтому сейчас я зарегистрирован как безработный.
— Многие с излишней фатальностью относятся к необходимости иметь работу.
— В основном представители вашего поколения. Все четыре года в колледже я больше специализировался на ЛСД, поэтому мне трудно представить себе, чем бы, кроме работы, я мог заняться, если конечно, кто-нибудь меня возьмет.