Разъезд, за которым мы гнались, проскакал мимо колонны и в хвосте остановился у тачанок. Но они успели что-то крикнуть — разобрать было невозможно.
При виде этой колонны мы все четверо осадили коней и оказались от них на расстоянии тридцати метров. Колонна, вероятно от неожиданности, остановилась. С минуту мы молча смотрели друг на друга. Я успел разглядеть лица. Загорелые, они выглядели старше тридцати лет. У меня сразу блеснула мысль, что в нашей армии осталась только двадцатитрехлетняя молодежь. Значит, это махновцы. Перевожу взгляд на плотного всадника с длинными черными волосами, без фуражки. По фотокарточке, которую я видел в вагоне Фрунзе, можно безошибочно сказать, что этот самый и есть батька Махно.
В это время задние взводы поднажали на передних и, таким образом, наметилось хотя медленное, но верное движение флангов вперед, а первые ряды всадников начали спокойно снимать карабины.
Нас почти отрезали от дорог и прижали к какому-то огороду, обнесенному разными плетнями и изгородью.
Фрунзе спросил, какая часть. Главарь ему ответил: эскадрон 138-й бригады.
Я одновременно с вопросом Фрунзе наставляю с неимоверной быстротой наган и кричу:
— Стреляю я на ять, осадите фланги!
Они молча, но медленно пятят лошадей.
Тогда Махно сам спросил, кто мы, и в то же время ловко взбросил карабин на изготовку. Я в ужасе крикнул:
— Не стреляй, это комвойск Фрунзе!
В это время раздался залп. Сквозь дым и свист я видел, что Фрунзе удержался на коне и бросился через изгородь на дорогу, что идет на Полтаву.
Тогда я дал коню шпоры и помчался на решетиловскую дорогу, так как мне отрезали путь махновцы. Около пятидесяти человек устремились за мной с криком, выстрелами и шашками наголо.
Это происходило с головокружительной быстротой и продолжалось не более двух минут.
Мой адъютант, вероятно, заслушался и не держал коня в сборе. Его сразу же окружили и зарубили. Фрунзе и я обязаны ему жизнью, ибо первым махновцам он преградил своим телом дорогу. Это позволило нам оторваться метров на двадцать.
Таким образом, я и ординарец скакали по решетиловской дороге, а Михаил Васильевич по полтавской, причем эти дороги идут верст пять параллельно и расходятся к востоку. Наша дорога шла низкой местностью, а дорога Фрунзе — по возвышенности, и мне его хорошо было видно и слышно беспорядочную стрельбу и крики.
Красивая была картина. На фоне голубого неба кровный рыжий конь Фрунзе издали кажется черным, вытянулся стрункой — не скачет, а летит по воздуху. А за ним — с полсотни человек, тоже на приличных конях, с шашками наголо, которые на солнце блещут ярким стальным блеском, в развевающихся от быстрого хода черных бурках и разных цветов башлыках. Видно было по вспышкам дыма, что Фрунзе отстреливался из маузера. Он находился от погони метрах в пятидесяти, и все дальше уносил его верный конь.
Почему и как я мог все это видеть? За мной поскакало не более тридцати всадников. Махновцы от меня скакали метрах в восьми — пятнадцати. Я слышал свист шашки и хорошо видел злое загорелое курносое лицо их командира.
Рядом со мной скакал побледневший ординарец. Он жестоко бил свою лошадь по крупу шашкой, слегка согнутой от ударов. Впереди лежащий плохонький мостик не выдержал бы на таком скаку двух лошадей. Я решительно осадил коня и, обернувшись, в упор выстрелил в живот махновскому командиру. Шашка с визгом отлетела в сторону. Махновец упал, а скакавшие сзади попадали на него. Я услышал проклятия и несколько беспорядочных выстрелов. Пришпорив коня, за несколько минут отрываюсь от погони километра на полтора.
Я свернул с дороги вправо и взял направление наперерез Фрунзе, чтобы помочь ему в случае ранения. Так параллельно, в полукилометре, я скакал около пяти верст и наблюдал вышеописанную картину.
Затем я вижу, как Михаил Васильевич осадил коня, быстро соскочил на землю и открыл из маузера стрельбу. Махновцы (человек пять) тоже остановились, почему-то слезли и открыли огонь из карабинов. Их разделяло не более ста метров. Прошло с полминуты. Остальные махновцы, около сорока человек, уже приближались к ведущим огонь.
Конь Михаила Васильевича нервничал, все время дергал повод, но Фрунзе его держал. Я боялся, что коня могут ранить или он вырвется. В этот миг Фрунзе быстро вскочил на коня и помчался далее по дороге, которая уже круто поворачивала к Полтаве. Михаил Васильевич, вероятно, учел это и свернул влево по полю.
Через несколько минут мы соединились. Когда я подъехал, Фрунзе был возбужден и бледен. Я спросил, не ранен ли он, но он ответил, что нет. Спросил, где остальные. Я доложил, что адъютанта зарубили махновцы, а за ординарцем продолжается погоня.