Выполнив всё, я вернулась к машине. Златан стоял рядом и улыбался, я улыбнулась в ответ. Было ощущение, что я выиграла раунд в этой игре.
— Выкинь кроссовки, — сказал Златан сурово.
Я с тоской посмотрела на новенькие белые кроссы, но ослушаться не рискнула. По приезде домой он меня отправил ещё и умыться. Когда я вернулась, Златан что-то шептал над кувшином, слов было не разобрать, но поток его шепотка ни на секунду не прерывался, равномерно звуча на выдохе и на вдохе. Затем он закончил, достал из кармана брюк стеклянный флакончик и наполнил его, окуная в кувшин.
— Держи, — сказал он. — Напои водою сестру. Достаточно будет капли.
Той ночью, между явью и сном меня кто-то бережно обнимал, я чувствовала спиной тепло человеческого тела. Утром, когда я собиралась навестить сестру, на душе у меня было неспокойно. Всё-таки это грех — желать зла другому человеку. А потом я стала вспоминать…
Я действительно ненавижу свою сестру. Не то что не люблю или равнодушна, а именно ненавижу.
Всё началось с детства. Я старшая, но авторитетом для сестры никогда не была. Меня она постоянно задирала, отбирала игрушки, мы регулярно дрались, хотя я человек неконфликтный. Сестра харизматична, с хорошо подвешенным языком, общительная. Ласковая, слезливая, в общем, ангел, когда хочет. Я совсем не такая. В поединках побеждала всегда она, и если брала не угрозами, то давила на жалость. Только со мной она становилась агрессивной, орала и оскорбляла, угрожала сломать мои вещи, добиваясь своего. А родители мне никогда не верили, что такой ангелок может быть таким мерзким. Был даже пугающий случай в пылу драки, когда я упала, запнувшись, она ударила меня стулом и сломала мне руку, там была только трещина, но всё же. Сестра сразу разрыдалась, стала просить о прощении. Разумеется, все забыли, нечаянно же, даже шутят на эту тему… Радует, что сейчас даже её мать понимает, что Ольга в семье не подарок. Я решилась.
Спустя час я была на пороге. Жили они в квартире Романа, где когда-то и я проживала, но меня заменили. Я знала, что Ольга будет дома, она не работала.
— О! И зачем приперлась? — сказала сестра вместо приветствий.
— Хочу извиниться, — солгала я.
Ольге это очень понравилось.
— Ну что ж, я послушаю, — сказала сестра, впуская меня.
Пришла я вовремя, она как раз пила кофе после позднего пробуждения.
— Ну, я жду, начинай извиняться, — приказала сестра, усаживаясь за барную стойку на кухне.
Я почувствовала себя заводной куклой, поверни ключик и услышишь слова, которые хочешь. Без сожалений и тени сомнений ложь лилась из меня целым потоком, сестра осталась довольной.
— Кофе будешь? — предложила она. — Я бы разрешила сделать самой, ведь ты знаешь, где что находится, но не буду. Это теперь мой дом.
Она рассмеялась, такова её доброта, и пошла запускать кофеварку. Я достала флакончик и капнула несколько капель в кружку сестры.
Потом я довольно долго сидела за рулем машины под окнами, размышляя о своём поступке.
«Чушь всё это, и не подействует ничего!» — пришла я к такому умозаключению.
Телефон брякнул новым сообщением, я открыла его, написала сестра:
«Я промолчала, не хотела тебя расстраивать, но всё же хочу сказать. Приведи себя в порядок, закомплексованная, неуверенная в себе чмошница, заведи себе мужика, и живи, а не существуй»
И кого я жалела?
Дни текли своим чередом, мы наслаждались летом: ходили на пруд, играли в бадминтон, вкушали клубнику…
Погостили на выходных и мама с отцом. Матушка только заметила, что с Ольгой что-то не то, я сказала, что с ней всё время что-то не то. Матушка прояснила:
— Она плохо выглядит, похудела почти в два раза, стала совсем нелюдимая. Не узнать её стало.
Ещё через неделю мать сообщила, что Ольге поставили диагноз — рак, лейкемия. Болезнь развивалась столь стремительно, что врачи лишь разводили руками. Пытались лечить, но был один результат — она облысела. Я видела её в последние дни. Ольга похудела настолько, что напоминала живой скелет, ноги-руки тонкие, словно палочки, глаза впали, есть перестала. Хоронили её мы по осени, в закрытом гробу…
Оморочка
Смерть сестры меня не печалила, наоборот, принесла облегчение. Больше никто не будет мучить меня. Через день после похорон Златан сказал: