Ива тревожно оглянулась. Она стояла посреди перекрестка, и четыре дороги убегали в стороны от нее. Ни души. Но ощущение опасности возрастало. Распутье всегда было нехорошим местом. Нежить здесь имеет наибольшую силу. Порыв ветра взметнул снег у ее ног и умчался вдаль. Что за?.. Знахарка подняла голову. Над ней, ехидно ухмыляясь, качалась на чужих ветвях омела. Ива застыла, а потом, сорвавшись с места, помчалась к деревне. Она вспомнила, где она слышала про волшебную флейту.
Крики знахарка услышала издалека. Целая толпа собралась у дома, где только недавно родился первый ребенок. Это была самая молодая семья. Они-то и поженились меньше года назад. Внутри что-то тихонько взвыло от нехороших предчувствий. Знахарка протолкалась к двери. Молодая мать с открытыми глядящими в потолок глазами сидела на лавке, прислонившись к стене. В углу в кругу родственников стоял на коленях ее муж. И женщина и ребенок были мертвы. Казалось, смерть просто прошла рядом и мимоходом выпила их жизни, оставив тела совершенно нетронутыми.
В комнату пробралась тетушка Ивы. Девушка перевела на нее взгляд. Ива знала, что тетушка очень стара – старше всех в деревне, но она никогда не выглядела старой – просто светловолосая, как и все на селе, немолодая женщина.
Старшая знахарка наклонилась к столу и понюхала кружку, стоящую рядом с мертвой женщиной.
– Яд, – вынесла она свой вердикт.
– Яд? – глухо повторил кто-то.
– Да, яд. – Пожилая знахарка перешла к концу стола. – Яд в кувшине с квасом.
– Что, что с ребенком?! – загомонили те, кто все-таки добрался до двери.
– Сие мне неведомо. Но это то же, что погубило мальчика Каганов.
Ива дрожащими руками поковырялась под порогом.
– Терновника нет, – прошептала она.
– Что?
Она повторила:
– Он был здесь. Я сама клала его пару месяцев назад. – Ива попыталась вернуть свой голос с визгливого на нормальный тембр.
– Нежить?
– Не знаю…
– Где менестрель?! – рявкнула Ива. Пора с этим кончать! – Где он?!
– Я здесь.
«Ага, – злорадно подумала травница. – Хорошо, что здесь и староста. И родня погибших и тетушка».
– Что тебе надо, знахарка?
– Как тебя зовут, менестрель?
– Гамельн, милая девушка. – Его голос вновь словно насмехался над ней.
– Ага! Это он! – подскочила Ива. – Это ты убиваешь детей!
– Что?!
– Гамельнский крысолов! Ты играешь на волшебной флейте. И маленькие детские жизни уходят за тобой! – Девушка поглядела на односельчан. – Помните легенду о Гамельнском крысолове?
– У меня нет флейты, – в наступившей тишине произнес менестрель. – И я не крысолов. Что у тебя еще есть против меня?
– У тебя есть флейта! Я ее сама слышала.
«Почему мне не верят? – лихорадочно размышляла Ива, всматриваясь в скептические лица вокруг. – Обычно им только укажи на виновника. Может, они заколдованы? Или… неужели я за все годы не смогла завоевать больше доверия, чем заезжий бард за три дня?»
– У меня нет флейты, только лютня. – Не поверить ему было невозможно. Этот голос умел убеждать.
– Ива, ты не права. В обоих случаях, когда умерли дети, его видела почти вся деревня. – Тетушка ей тоже не верила.
– Он мог кого-то с собой привести. К тому же он умеет наводить мороки. Все было нормально, пока он не появился!
– Хорош довод!
– А что это ты так задержался у нас?
– Так метель ведь. Я замерзну раньше, чем до ближайшей деревни доберусь.
– У тебя волшебная флейта есть.
– Нет.
– Я сама ее слышала. И ты морок на меня навел.
– Что я могу тебе сказать? Когда видишь и слышишь что-то, что другие не видят и не слышат, – это дурной признак.
– Ах ты! – Ива замахнулась для удара, но – не успела: чьи-то руки оттянули ее назад.
– Прекрати, – прошипел ей в ухо Хон. – Тебе не верят. Не выставляй себя на посмешище.
Ее возражения пресекла тетушка:
– Кто бы ни был виноват, сдается мне, что сейчас все маленькие дети в опасности, особенно девочка, что родилась этой зимой. Мы не знаем, что это. Но ему кто-то явно помогает. Ведь кто-то же подсыпал яда в квас.
В общем, порешили на том, что в каждом доме, где есть маленькие дети, будут ежедневно и еженощно дежурить несколько человек из числа самых близких родственников, не пуская в дом никого, какими бы хорошими друзьями они ни были, и не притрагиваясь к еде и питью, пока их не проверят знахарки.
Люди стали расходиться, в избе остались только родственники. На улице Ива снова увидела желчное острое лицо менестреля. Сквозь толпу она впилась в него взглядом, отчаянно сожалея, что тот не умеет убивать. Только предусмотрительно положенные ей на плечи руки Хона не дали ей перейти к более активным действиям.
Бард направился к ней. Он был совсем близко, и Ива приготовилась обрушиться на него с обвинениями, даже уже открыла рот, когда…
– Ты поглядь, как зыркает на него! И чевой-то так на него набросилась?
– Может, у самой рыльце в пушку. Насыпала чего-нибудь не того в зелье, вот и скрыть следы собирается.
– Свят, свят!
– Да кто их, ведьм, разберет.
Голоса были приглушенные, но не единственные. Ты снова оказалась ведьмой, Ива.
Девушка так и застыла с открытым ртом, не в силах поверить собственным ушам. Так что менестрель бил поверх щита.
– Надо уметь говорить, девушка. Что в твоей деревеньке, что во всем остальном мире, люди верят только красивым словам.
– Ты – убийца!
– Надо знать, когда и что сказать, когда промолчать, когда ухмыльнуться и когда заплакать. Запомни это, девочка.
– Это ты их убил!
– Надо уметь быть убедительной.
– Да кто ты такой, чтобы меня учить?! – В конец вышла из себя знахарка.
– Уж точно не убийца. Но нам с тобой надо поговорить.
– Уж это ты умеешь. Ладно, пойдемте ко мне. Нечего на морозе мерзнуть.
– Ива, – привлек ее внимание Хонька.
– Да?
– Может, надо сначала спросить у домового? Он должен был что-то видеть.
Ива коротко и горько хохотнула:
– Это совсем молодая семья. Они недавно переехали в новый дом. Тут нет еще домового.
После лютого мороза вкусно пахнущая натопленная изба, мягко говоря, расслабляла. Оставив мужчин воевать с дверью, Ива направилась к очагу. Разливая по кружкам горячий травяной настой, знахарка попыталась разобраться в собственных чувствах и подозрениях. Она отлично помнила старинную легенду про Гамельнского крысолова. До сих пор эта простая с первого взгляда история из серии ночных да зимних страшилок леденила кожу. Город Гамельн наводнили крысы, и ничто не могло отвадить их огромные прожорливые полчища от полных, набитых зерном и прочей снедью закромов. Не было от них никакого спасения. И город медленно, тихо подвывая от ужаса, погружался в отчаяние. Но однажды пришел человек и заиграл на флейте, и крысы пошли за ним. Все до единой. Крысолов выплыл на лодке до середины озера, а крысы бросились за ним в воду и потонули. Их было так много, что озеро вышло из берегов. Однако обещанная награда не была отдана. Крысолов жутковато улыбнулся и ушел. И за звуками празднества в честь избавления и от крыс и от крысолова жители города не услышали, как вслед за вновь заигравшей флейтой раздается топот маленьких башмаков по деревянным лестницам, по каменным ступеням. Из каждого дома выбегали дети, бросив забавы и игры, шли вслед за дивными звуками флейты, вдаль по дороге, мимо вересковых холмов все дальше и дальше…
Даже вспоминать легенду было страшно. А разве не это сейчас происходит? Слишком уж похож менестрель на описание крысолова: худой, жилистый, лицо такое неприятное. И флейта явно волшебная у него есть. Мороки наводить умеет. Кто знает, что там слышалось-виделось детям, ушедшим вслед за флейтой. В легенде, правда, он их не убивал. Но старинные легенды всегда полны иносказаний.