Приятная дама замолчала и улыбнулась:
— Не этого ли хотел от нас Иисус: «Покажи свой грех». Как вам кажется? — спросила она. — Мне кажется, именно этого и хотел. — Внезапно театральным жестом она указала на нас, словно бы в другой руке у нее был микрофон. — Задумайтесь об этом. — Ее приглашение было встречено без энтузиазма. Интересно, сколько мы еще будем сидеть, потупив взоры, зная, что в песенке был совершенно иной смысл? У меня сложилось твердое впечатление, что она принимает нас не за ту аудиторию, — ей, видно, казалось, что она вступила в параллельную вселенную, полную молодых, оптимистично настроенных сверхсовременных христиан, которые не пропустят ни единого ее слова, с восторженным улюлюканьем встречая каждый призыв, обращенный к их ультрасовременной культуре. Мне захотелось немедленно взбежать на кафедру и растормошить ее, чтобы привести в чувство.
— Вспомните их, — взывала она. — Марию Магдалину. Иуду Искариота. Закхея-мытаря. Женщину у колодца. Раз, два, три, четыре! Покажи свой грех!
Внезапно она переметнулась на другое — словно резко переключила коробку передач, со скрежетом, от которого бы скривился даже самый безнадежный ученик автошколы. Итак, теперь ее интересовало, хочет ли Бог, чтобы мы старались выглядеть хорошими, или напротив — хочет, чтобы мы без стеснения открыли в себе «плохие качества»? Она подозревала, что Ему угодно, чтобы мы не прятались и были откровенными с ним, как с самими собой. Ибо, как она сказала, мы должны быть самими собою. Потому что если мы станем всю жизнь скрываться под личиной ложного благочестия, то он не сможет узнать нас, а ведь именно этого он от нас добивается.
Тут она принялась петь «Чтобы узнать тебя» из мюзикла «Король и я».[53] Теперь меня бросило в краску. Кровь зашумела в ушах, застучала в висках, и впервые я заподозрила, что у приятной дамы не все в порядке с головой. Однако на остальных, похоже, весь этот спектакль произвел иное впечатление. Некоторые закивали с довольным видом, заулыбались, давая понять, что «Король и я» это другое дело — с мюзиклом пожилая аудитория была знакома.
— Хорошая церковь, правда, мама? — шепнула Молли, и я кивнула со всем энтузиазмом, на который была способна в настоящий момент. — Мы будем сюда ходить каждую неделю?
Я пожала плечами. Кто знает? Очень даже может быть. Хотя трудно предположить, как я смогу стать убежденной христианкой, слушая эту безумную женщину, распевающую перед прихожанами отрывки из мюзиклов. Но ведь я точно так же не предполагала, что смогу жить в одном доме с такими людьми, как ГудНьюс и Обезьяна, однако это случилось. Я прошла через это.
— Да, это песня из мюзикла, — сказала приятная дама, — но в ней присутствует сокровенный смысл. Господь хочет узнать вас. И вот почему Он не заинтересован в том, чтобы вы были неискренне добры. Ибо как Ему найти нас, если мы будем неискренними?
Неплохо завернула. «Неискренне добры». Фраза мне сразу понравилась, и я тут же решила непременно употребить ее при первом удобном случае. Может, эта «неискренняя доброта» и послужила причиной моего бегства из дома? Может, все дело в неестественности поведения Дэвида, которая мешает Богу обнаружить его? Для Дэвида это может кончиться весьма печально — прямым попаданием в пекло. Бог просто не поймет, что перед Ним праведник, увидев лишь «неискреннего праведника». Похоже, я приближалась к христианскому взгляду на вещи.
Приятная дама между тем толковала о том, что наши дела, какими бы они ни были хорошими, — ничто по сравнению с искренностью. Но я-то как раз уповала на свои дела и профессиональные обязанности, потому что я доктор, хороший человек и моя доброта органическая и естественная. Я скорее «натурал» доброты, чем «искусственник». Я тут же приняла решение стать образцовой христианкой, в надежде, что моя новообретенная вера послужит грозным оружием в семейной войне. Конечно, мое умонастроение весьма далеко от христианского, но люди, в конце концов, приходят к Богу по-разному. Пути Господни во славе Его неисповедимы.