Выбрать главу

Н.И. Вавиловым, состоявшим в переписке с учеными 100 стран и с сотнями соотечественников, было написано и продиктовано 30–40 тысяч писем, отразивших всю его жизнь, но подавляющее число оригиналов сожжено адресатами после ареста: издаются по большей части заверенные копии секретаря-стенографистки ВИРа. Еще драматичнее судьба последней книги Вавилова. В одном из писем Берии сам Николай Иванович указывает:

"Во время пребывания во внутренней тюрьме НКВД, во время следствия, когда я имел возможность получать бумагу и карандаш, мною написана большая книга "История развития земледелия (Мировые ресурсы земледелия и их использование)", где главное внимание уделено СССР".

Книга, созданная в заключении, — не такая уж редкость. "Что делать?" Чернышевского и утопия Кампанеллы, труды народовольца Морозова… Но научный свод, всемирное обозрение, созданное без единого справочника, без источников, своих блокнотов, лучших энциклопедий, с опорой на собственную память, случай совершенно исключительный и для XX века трудно представимый. Старый мудрец Плутарх замечал в сравнительных своих биографиях, что часто поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем сражения с десятками тысяч убитых и осады городов. Думается, что тюремное время Вавилова (август 1940 — январь 1943 гг.) и смерть от истощения в 57-й камере третьего корпуса саратовского изолятора даже больше, чем героический труд на "шарике", чем все караваны, находки и мировые симпозиумы, отразили характер бойца. Зная о смертном приговоре, он писал книгу. Догадываясь, что она будет уничтожена, он все-таки написал ее! День за днем следователь, старший лейтенант Хват А.Г., начинал допрос одним и тем же вопросом: "Ты кто?". Получив ответ — "Я академик Вавилов", следователь день за днем, 400 суток ведения "дела", поправлял наставительно: "Мешок дерьма ты, а не академик!"

И несмотря на это, Вавилов читает сокамерникам лекции — по ботанике, генетике, о сельском хозяйстве. Можно уверенно говорить о сотне лекций, прочитанных методически оскорбляемым, унижаемым мыслителем. Днем — лекции в камере, ночью — обвинения старшего лейтенанта Хвата вроде того, что директор ВИРа "портил посадочные площадки Ленинградского военного округа, производя засев аэродрома семенами, зараженными карантинным сорняком". По старшему лейтенанту и его хозяевам, Вавилов и ВИР были смертельно виноваты перед Советской страной в насаждении вредоносной кукурузы, в посевах пшеницы на полях исконно ржаных областей и т.д. — даже минимальный агрономический кругозор для "дела" Хвату А.Г. был, видимо, вовсе не нужен. И вопреки этому с сентября 1940 по март 1941 года в камере внутренней тюрьмы НКВД создается уникальный труд, какой должен изменить мерки героизма всех веков и народов".

Черниченко Ю. Колос и колосс. К 100-летию со дня рождения Н.И. Вавилова // Книж. обозрение. 1987. 13 нояб. С. 14–15.
ФИЗИЧЕСКАЯ РАСПРАВА ПОДГОТОВКА ИСТОРИЧЕСКОЙ СПРАВКИ
ХОД ВНЕШНИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ОТВЕТ ТВОРЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ
83-а. Основной. Прямая физическая расправа любым способом; организация всеобщей травли и, наконец, суда с заранее подготовленным исходом. 83-в. Основной. Понимание собственной физической обреченности и использование — в последний раз — максимума ВПР: публичное самопожертвование. Примеры: Джордано Бруно, народники перед царским судом [Желябов].
83-б. Усиливающий. Физическая расправа с близкими людьми: ближайшими родственниками, учениками, друзьями. 83-г. Упреждающий. Подготовка правдивого освещения событий, подготовка заранее достоверной справки. Пример: дневник Скопа.

Пример к 83-в

"Когда настал срок, Сократ стойко встретил смерть. Этот финал, исполненный высокого, в истинно античном духе пафоса, озарил особенным светом весь жизненный путь Сократа, придал его личности невиданную глубину, цельность и величие. Самое смерть он заставил служить своему делу. "Смерть Сократа, — справедливо отмечает новейший его биограф, — придала его словам и делам, всему, что с ним связано, ту монолитную и гармоничную цельность, которая уже не подвержена коррозии времени" (1). Более того, последующим поколениям он оставил благородный пример, следуя которому бесчисленные новые служители истины содействовали торжеству духовного начала в человеке, а вместе с тем бессмертию афинского мудреца, впервые сделавшего это начало исключительным предметом философии. Прав был А. Боннар, который писал, что "самым поразительным в жизни Сократа, одновременно необычайной и заурядной, была исключительная плодотворность увенчавшей ее смерти. Эта смерть подняла целую плеяду свидетелей — учеников и противников, — которые говорят нам на протяжении веков, пусть даже иногда противореча друг другу, о значении учения Сократа и правды, ради которой он отдал свою жизнь" (2)".