По дворцу заметались встревоженные тени. Странная болезнь скрутила царицу в одночасье; бедняжка таяла на глазах словно свечка, и ничего не помогало – она умирала. Старая знахарка, попытавшись произнести свои заговоры, рухнула рядом на пол без памяти.
– Сглазили, – шептались по углам и замирали в предчувствии беды.
Срочно послали гонца к царю и со страхом стали ждать его возвращения.
Пламя свечей дернулось и погасло. А когда их снова зажгли, то оказалось, что царица не дышит. По всему дворцу разнеслись рыдания.
В темном углу стоял маленький человечек. Закрыв лицо руками, он судорожно всхлипывал, и казалось, плачет вместе со всеми, но если бы кто увидел его лицо, то ужаснулся: коротышка смеялся. Это был Хряк.
Выждав, покуда коридор не опустеет, он стал крадучись пробираться в детскую. Оставалась еще малютка царевна, и писарь на всякий случай решил избавиться и от нее.
Он осторожно заглянул в палату и, не обнаружив ни нянек, ни кормилицы, шагнул к колыбельке и начал читать заклинание.
Внезапно воздух сгустился, превратившись в небольшое плотное облачко. В центре его медленно раскрылись глаза. Одни только глаза, смотревшие холодным, завораживающим взглядом.
Писарь замер, парализованный от ужаса. Он почувствовал, как от этого взгляда начинает таять, распадаться на мелкие кусочки, и уже почти потерял сознание, но тут от сильного удара дверь распахнулась, и в светелку ворвался с обнаженным мечом царь.
Облачко, задрожав, исчезло.
Хряк пошатнулся и рухнул на пол рядом с колыбелью.
– Ты видел, отец родной, – запричитал он, подползая к Берендею на коленях. – Проклятая нечистая сила сжила со свету царицу: Леший да Водяной с Бабой-Ягой. Их совсем недавно тут видели. А глаза. Глаза наверняка Змея Горыныча. Враги они тебе. Кабы я не успел сюда, то и малютку бы тоже извели.
Утром огласили царский указ. Всем чудищам лесным, колдунам и волшебникам под страхом смерти запрещалось приближаться к городу, а уж тем более заходить в него. Возле крепостных ворот поставили столб с вмурованным в него философским камнем, который при появлении нечисти начинал менять цвет...
Хряк вздрогнул. Ему почудился какой-то шорох. Осторожно, чтобы не скрипнула ни одна половица, он подкрался к двери и, затаив дыхание, напряженно прислушался. Затем медленно вернулся на место и вытер вспотевший лоб. Если его обнаружат в этой каморке, ничто не спасет его от встречи с палачом: с тех давних пор царь ненавидел и боялся колдунов. Советник нервно передернул плечами и снова задумался, возвращаясь к событиям пятнадцатилетней давности...
Так мелкий писарь сумел пристроиться во дворце. Потихоньку, где хитростью, где лестью, используя магические заклинания, он втерся в полное доверие к Берендею и вскоре стал его главным советником, решив больше не вызывать Магистра (кто знает, что потребует Серый Орден) и уж тем более не открывать магический круг, благо никакого договора на бумаге подписано не было.
Деньги и награды лились рекой. Казалось, Хряк получил все, что хотел: исполнились его самые заветные желания, самые смелые мечты, однако в последнее время бывшего писаря все чаще мучила одна и та же заноза – ему невыносимо, до волчьего воя, захотелось стать царем.
И в самом деле, если все делалось по его, Хряка, указке, то он вполне мог править царством и самостоятельно: хитрости-то никакой, знай отдавай приказы, подписывай указы, а уж забота всех остальных – быстренько, без размышлений, его волю исполнять. Не выполнят – палач завсегда наготове, а новых желающих приблизиться к трону немерено, только свистни.
Оставалась маленькая пустяковина: придумать, каким образом избавиться от Берендея, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Здесь ничего путного в голову не приходило. Народ у нас завсегда встает на защиту слабых да обиженных; можно на троне и не удержаться.
Пришлось снова прибегнуть к помощи черной магии.
Каждый вечер советник запирался в своем тайном убежище и начинал наводить порчу. Медленно, понемногу он отравлял смутой царство: нашептал ветер, принесший проливные дожди, и все посевы залило водой; подбил нескольких лихих людишек на разбой, и по вечерам все чаще раздавался скрип закрываемых на ночь ставней и запоров – от греха подальше.
Но главное – он старался стравить людей между собой.
Дело, однако, могли испортить местные волшебники, поэтому на них стали сваливать все неприятности и несчастья. Вскоре уже многие вокруг верили, что ведуны, знахари и кудесники – и есть та самая нечистая сила, приносящая беду. Начались гонения. Не только знакомство, но и доброе слово в их защиту приравнивалось к государственной измене. Недовольных ловили и, заперев в баньке, поджигали. Огонь запылал по всему царству. И больше всего рвения в этом деле проявлял, естественно, сам советник.
Все шло как по маслу, и наконец настал тот час, когда возле Берендея не осталось никого, кто мог бы противостоять Хряку и прийти царю на помощь. Правда, оставалась дружина, но молодой воевода Липуня был человек прямой и бесхитростный, к дворцовым интригам совершенно не способный.
По вечерам, выдув ведерный самовар чаю с пирогами, советник садился за стол и раскладывал гадальные карты, стараясь предугадать будущее. Если гадание заканчивалось хорошими предсказаниями, то он довольно потирал ладошки, благодушно поглядывая по сторонам; если плохими, то посуда летела на пол, и на другой день он ходил мрачнее тучи, вымещая зло на каждом, кто попадался ему под руку.
Сегодняшнее чаепитие закончилось кошмаром. Карты сулили крупные неприятности от молодого короля в самое ближайшее время и упорно отказывались предсказывать, чем дело закончится в дальнейшем. Похоже, они вообще считали, что будущего у советника нет.
Бледный Хряк помчался в потайную каморку, схватил шар и забормотал заклинания, пытаясь разглядеть своего врага, но изображение получилось размытым, словно в тумане; только один раз отчетливо мелькнул пригорок, заросший вековыми елями, да рука с простеньким серебряным колечком.
Немедленно по всем окрестным лесам были разосланы надежные люди с приказом: убивать всякого, у кого обнаружится такая примета – колечко.
Очнулся Санька от яркого солнечного света. Голову ломило со страшной силой. Какие-то выжившие из ума невидимые кузнецы долбили своими молотками прямо по мозгам. Шея совершенно одеревенела и не поворачивалась.
«Черт, это ж надо было так садануться. Запросто можно получить сотрясение мозга, – вяло размышлял Санька и вдруг спохватился, вспомнив, куда он направлялся. – А поезд?! Если опоздаю, тогда еще сутки на вокзале торчать придется».
Он хотел вскочить, но сразу же отказался от этой затеи. Звон молоточков в голове немедленно перешел в набат.
«Спокойно. Торопиться не надо. Полежу еще чуток, а затем опять попробую встать. Медленно, медленно. Главное – не делать резких движений».
В это время послышался шум приближающихся шагов.
– Гляди, еще один лежит, – раздался хриплый бас. – Рук не видать, значит, к нему спускаться надо. Ну и работенку нам подогнал хозяин.
– Чудно одет. Может, купец заморский, – ответил молодой голос.
– Откуда здесь купцы возьмутся. Их сюда калачом не заманишь. Место это нечистое. Вон в соседней деревне, говорят, ведьма на метле летала.
– Да. Совсем это бесовское отродье распоясалось. Лезут и лезут. Не иначе, кто-то порчу наводит. Еще ж недавно вся эта гадость днем и носа не смела высунуть, а теперь только и слышишь: там упырь, там вурдалак. Да что тут много говорить; я и сам третьего дня мимо кладбища шел. Уже темнело. Ночью-то упаси господи среди могилок разгуливать. А пока солнышко не скрылось, еще можно проскочить. Ну, естественно, принял на грудь ковшик «святой водицы». Иду. Уже больше половины дороги прошел и как обухом по голове – впереди крест закачался. Представляешь? Я сразу понял: покойничек на волю выбраться решил...
Санька, слушая их, начал тихо злиться: «Ну народ; вместо того чтобы человеку помочь, встанут и лясы точат: если бы да кабы, кто да чего. Можно подумать, никакого другого дела у них нет».