– Четыре ровно.
– А до какого времени разрешаются допросы?
– Не знаю.
– А завтра таможенники будут?
– Я охранник, а не справочное бюро.
Уел, вертухай, так уел. Вот если бы сказал: «я whore, а не синоптик», то я точно бы знал, что наши люди с юмором здесь шорох наводили.
– Не знаете, как себя чувствует моя жена?
– Хорошо.
– Что, головой об стену бьётся или только рыдает?
– Нет, она сейчас ест.
– Какое у неё настроение?
– Хорошее.
Ну и что это может значить? Как я себе представляю, шок у жены должен быть просто невообразимый. Вот так возвращаешься с работы домой, а тут закручивается такой экстрим. Принудительно-ознакомительное посещение тюрьмы. А дома, между прочим, двое детей. Полный беспредел. Хотя очень надеюсь, что дети практично подойдут к отсутствию родителей. Ну, день-два и мы разберёмся в ситуации. Это вам не Басманный районный суд города Москвы, в конце-то концов. Здесь чуть ли не самая старейшая в Европе реальная демократия. Никакого беззакония и ничто просто так не падёт на мою неповинную голову.
– Можно попросить таблетку от головной боли?
– Да, но не больше двух.
– Почему?
– По инструкции.
– А если через час я попрошу ещё две?
– Запрещено. Я не могу выдавать больше двух таблеток на одного человека.
– В день?
– Нет, за свою смену.
– А у охранника из новой смены я могу попросить?
– Да, но он вам не выдаст, так как я сделаю отметку в компьютере.
– А если попрошу завтра снова?
– Будет решать начальник завтрашней смены.
– Тогда можно попросить одну таблетку от головной боли и одну таблетку снотворного, чтобы мне не выйти из вашего лимита? —в голове сразу бравурно зазвучала старая реклама: «Замучила бессонница? Переезжай в Херсон»!
– У вас есть рецепт врача?
– С собой нет, – я сделал скорбное лицо, – Но, понимаете, всю ночь не спал.
– Без письменного разрешения врача я не смогу выдать.
– Хорошо, тогда дайте только две от головной боли.
– Сейчас принесу.
Это «сейчас» растянулось минут на сорок. Я весь извёлся в ожидании. Он их там что, сам синтезировать решил? У меня тут башня лопается и просто откалывается кусками. Да ещё какая-то сволочь всю ночь в камере курила и за собой не проветрила. И остатки пищи никакого благовония не добавляют.
Может здесь выдают персонального тюремного поросёнка на прокорм? А что? Свинья как образцовый санитар камеры. Звучит гордо. Каждый урка растит свою Мурку. И берёт повышенные обязательства: «Я тэбя кормил-поил, я из тебя и шашлик-пэльмен дэлать буду».
Наконец-то, приполз мой алхимик. В раскрывшуюся кормушку охранник просунул мне два стаканчика. Один махосинький такой пластиковый с двумя таблетками и одноразовый бумажный с тёплым чаем. Щедро. Этак от посуды скоро деваться будет некуда.
– А что делать с мусором? Пахнет очень сильно. В унитаз не пролезет. Вам отдать?
– Ох, извините, забыл. Сейчас принесу, – не закрывая кормушки, он неторопливо отошёл в подсобку и вернулся с большим чёрным пластиковым мешком, – Когда заполните мусором, то вынесете его из камеры.
– Как я его вынесу, если я тут постоянно сижу?
– Когда пойдёте на прогулку.
– А когда прогулка?
– Утром.
– Но меня никуда не выводили сегодня утром.
– Для этого вы должны были сообщить, что хотите выйти.
– Я не знал. Теперь сообщаю. Сейчас можно пойти на прогулку?
– Нет, только утром.
– И как я должен доложить о своём желании?
– Позвонить.
– Как позвонить? Дать три ярких зелёных свистка? Вербально имитировать звонок телефона? Стучать головой в дверь?
– Нет, у вас здесь есть звонок.
– Где? В камере уж точно нет. Я здесь всё осмотрел.
– На стене в углу, – он просунул руку по локоть через кормушку и помахал в сторону стены.
– Это же зеркало… – сказал я и запнулся. А с чего это я решил, что это зеркало? Мало выпуклая полированная металлическая полусфера с дерьмом по центру, – Подождите, секундочку, я сейчас проверю.
Я оторвал от рулона туалетной бумаги очень солидный кусок, обернул кран и намочил водой. Даже капли не попало на дверь. Потом подскочил и потёр грязное пятно. Под ним была малюсенькая кнопочка.
– Действительно есть. Он у меня был грязью заляпан, – радостно сообщил я охраннику, – Но теперь я его отчистил. Вот видите, – я помахал туалетной бумагой перед кормушкой. «Не, ну я уже полный дебил, отставший от прогресса», – поморщившись, подумал я, – «Это ж надо было принять эту хреновину за зеркальце. Заботу об арестованных обнаружил, утопист с гуманизаторными глюками».