Глаза: сверкающие, изумрудные, ободряюще мне подмигивающие. Я знал ее когда-то, в какой-то прежней жизни, еще немного – и я провалился бы в бездну иного мира, где я не был рыцарем, мира без дивожён и престолов, без пиршеств и огромных замков; к счастью, я Успел судорожно ухватиться за стол, и опасность миновала. Обладательницу глаз – откуда-то я это знал – звали Эва, но здесь, как я вскорости выяснил, ее ласково именовали Овечкой. Золотистые кудряшки обрамляли маленькое личико подобно нимбу на изображениях святых. Но не на Иерусалим, а на Вавилон указывали ее губы, полные и красные, когда она облизнула их, проглотив последний кусок истекающего соком жаркого. Она снова подмигнула мне. Я понял это как приглашение к беседе. В конце-то концов, нужно же было выяснить хоть какие-то подробности о том, кто занимал мой трон.
Глядя на него – надо признаться, – я решительно не знал, как приступить к делу. Ведь я рассчитывал, что моим соперником будет человек. А пора уже сказать, что Иммануил Оксигений не был не только человеком, но даже существом родственного нам биологического вида, как, например, дождевой или вампир, который, претендуя, как известно, на кровное родство с Ричардом III мог бы требовать, чтобы к нему обращались «ваше вам пирство». Подобного рода слабости противника всегда можно использовать на пути к трону; дождевой, к примеру, плохо переносит установку в замке центрального отопления, из-за которого воздух становится чрезмерно сухим, а хоббит мгновенно удаляется, отрясая прах со своих сандалий, стоит только прочесть ему вслух отрывок из работ Людвига Витгенштейна. Возмечтавшего о короне монаха можно сломить, подсунув ему на пиршестве по случаю восшествия на престол отваренную в бульоне икру (если выживет, вернется к себе в келью), кентавры начинают откидывать копыта на пятой минуте прослушивания додекафонической сюиты. Но как же мне справиться с объектом, развалившимся аккурат во главе стола?
Иммануил Оксигений имел форму шара. Точнее, это и был блестящий металлический шар с небольшим репродуктором на макушке. Его окружали проволочные кольца в количестве четырех или пяти штук, пересекающиеся под различными углами, и на каждое такое кольцо были нанизаны ярко-зеленые бусинки. Короче, властитель сей напоминал модель атома Бора, стоявшую на шкафу в физической лаборатории в школе, где я когда-то учился. В одно мгновение я понял, сколь велика трагедия страны, в которой был так опрометчиво устроен пир: будучи не в состоянии сквозь гул голосов вызвать носилки, король в то же время не мог самостоятельно встать из-за стола, и таким образом государство оказалось обречено на разоряющее казну пьянство – пиру не суждено было закончиться никогда. Я решил запомнить этот весьма устраивающий меня аргумент. А пока спросил у Овечки: Оксигений что-нибудь пил? – Да нет же, ответила она, еще шире распахивая изумрудные глаза. А он ест? Она засмеялась, продемонстрировав ослепительно белые зубки: Чем же ему есть? О прекрасный рыцарь, у него нет рта, и сладострастно облизнулась. Если так, то чем же питается наш повелитель? – продолжил я допрос уже дрожащим голосом, повторяя себе, что, поставив цель заполучить корону, не должен так вот сразу поддаваться обаянию женщины, пусть даже столь умелой в облизывании и поглощении мясных блюд, как это предвещают дивные губы. Он питается нашими мыслями, прекрасный незнакомец, ответила она, проведя рукой по гладкой коже в вырезе платья. А потому у тех из нас, кто пробыл здесь слишком долго, в голове абсолютная пустота, практически – ничего. Ежели не желаешь, Черный Рыцарь, чтобы он пожрал все твои мысли, ступай за мной. – Что ж, пошли. Ну, мы и вышли.
В благодарность за спасение моего разума (если хочешь стать королем, необходимо верно оценивать противника, я же поначалу этим пренебрег) я позволил провести себя по коридорам замка до самого будуара Овечки. В моем рыцарском теле было множество отверстий от неприятельских пуль, отчего, снявши панцирь, я слегка напоминал швейцарский сыр, а потому я побаивался, не помешает ли это дальнейшем} развитию событий; однако богатое воображение Овечки обратило мои изъяны ко взаимному благу. Прильнувши к прорехам моего тела, засунув туда руки и ноги, она соединилась со мной прочнее, нежели женщина способна соединиться с мужчиной; когда же мы, ближе к вечеру, усталые, провалились в сон, то почувствовали себя неразлучными навек, как бывает только в сказках, да и то не всегда.
Тем страшнее оказалось пробуждение: я проснулся в пустой постели, сбитые, запятнанные простыни подтверждали реальность сладостных воспоминаний, однако внутренняя растерянность подсказывала: вот сейчас-то и начнутся неприятности. Облачившись в доспехи, я осторожно выглянул в коридор: там суматошно носились шерстюхи, хлопая полами розовых пеньюаров, некоторые ужасно растрепанные, некоторые – с бантиками на голове, на груди и на бедрах, завязанными, впрочем, с подозрительной поспешностью. У окна разговаривали два солдата и уже знакомый мне монах – последний, очевидно, слишком долго пробыл в обществе Оксигения, а потому был не в состоянии сосредоточиться на теме разговора и то и дело возвращался к началу. Я навострил уши. Проблема Бога – наша общая большая проблема. – Но это не Бог, это мятежный муравьиный народец. – Если точнее, в замок вторгся Леший Кривое Рыло. Он-то ее и умыкнул. – Но Бог допустил такое, и это наша общая большая проблема. – Так ведь ультиматум-то объявил муравьиный народец. – Бог, увы, никогда не объявляет ультиматумов. Обо всем приходится догадываться самому. Это наша общая большая проблема. – Ну допустим, ему и не понадобилось ее умыкать. Наверняка сама захотела, чтобы он ее трахнул. Она ж постоянно твердила, что представить себе не может, каково это с Кривым Рылом. – Бог сотворил женщину. Зачем он это сделал? Это наша общая большая проблема. – Ш-ш-ш! Только тут они заметили меня и уставились, будто на какую невидаль. Воцарилось неловкое молчание. Овечку похитили, проговорил наконец солдат. Учитывая, милостивый государь, что ты выглядываешь из ее покоев, тебя это должно бы интересовать. На рассвете она сбежала с Лешим, плохо, видать, ты ее ублажил. – Это наша общая большая проблема, снова произнес монах. Порывшись в складках своего облачения, он извлек наконец – по всей вероятности, из кармана, – соленый огурчик, обросший какой-то бурой бахромой. Тем не менее он схрупал его с таким аппетитом, что солдаты – как, впрочем, и я – с омерзением содрогнулись. Ты опозорен, Черный Рыцарь. И что ты думаешь делать? – поинтересовался один из них.