– Ты совершенно прав. – Леди Мария поднесла к глазам лорнет и посмотрела вслед уносящейся прочь повозке. – Я сама эгоистка, и я понимаю причины, по которым Эмили Фокс-Ситон стала моим домашним гением. Как приятно, когда тебе угождает та, которая вообще не осознает, что угождает! Она даже не подозревает, что имеет право требовать благодарности.
В тот вечер миссис Ральф явилась к ужину в желтом атласном платье, которое, вероятно, давало ей возможность показать себя во всем блеске. Она была довольно остроумна и собрала вокруг себя слушателей; лорд Уолдерхерст оказался в их числе. Сегодня удача была на стороне миссис Ральф. Она тут же вцепилась в его светлость и не пожелала отпускать. Дама умела хорошо говорить, и не исключено, что лорд Уолдерхерст проводил время с удовольствием. По крайней мере собеседницу он слушал.
Леди Агата Слейд выглядела немного бледной и апатичной. Как бы девушка ни была красива, она все же не всегда собирала вокруг себя толпу почитателей. В тот вечер бедняжка страдала от головной боли. Сейчас Агата пересекла гостиную, уселась рядом с мисс Фокс-Ситон и заговорила о проекте леди Марии – заниматься вязанием и отдавать вещи на благотворительность. Эмили с радостью поддержала разговор, не подозревая, что в тот момент являлась для леди Агаты наиболее подходящей и комфортной жилеткой. Она весь сезон слушала рассказы о красоте девушки и запомнила столько мелких деталей, что леди Агата, считавшая, что к ней потеряли интерес, вновь ощутила себя популярной. Балы, где люди собирались группами, чтобы увидеть, как она танцует, льстивые речи в свой адрес, завораживающие надежды – все это порой казалось Агате несколько нереальным, словно происходило во сне. Увы, атмосферу в доме отравляли неоплаченные счета. Вот и сегодня девушка получила большое тревожное письмо от матери, где много говорилось о важности своевременной подготовки к выходу в свет Аликс, которое на самом деле отложили на год; сестре было уже почти двадцать, а не девятнадцать.
Не будь мы упомянуты в «Дебретт и Берк»[2], можно было бы и скрыть подобные обстоятельства, однако что делать, если весь мир может купить возраст девушки у книготорговцев?
Мисс Фокс-Ситон видела портрет леди Агаты в Академии художеств и видела, как люди толпились вокруг него. Ей также довелось слышать комментарии, и она согласилась с большинством людей, которые считали, что портрет уступает оригиналу.
– Когда я впервые рассматривала портрет, рядом со мной стоял сэр Брюс Норман вместе с пожилой леди, – сказала она, начиная новый ряд белого шерстяного шарфа, который хозяйка поместья предназначала для Общества моряков рыболовного флота. – Он выглядел раздосадованным. Я слышала его слова: «Посредственная работа. Девушка прекраснее, намного прекраснее. У нее чудесные васильковые глаза». И когда я увидела вас, то невольно заглянула вам в глаза. Надеюсь, я не показалась невоспитанной?
Леди Агата улыбнулась и, слегка покраснев, принялась вертеть в изящной ручке моток белой шерсти.
– Встречаются люди, которые никогда не проявляют невоспитанность, – кротко произнесла она, – и я не сомневаюсь, что вы одна из них… Качественная шерсть. Не связать ли и мне из нее кашне для какого-нибудь моряка?
– Если желаете попробовать, – предложила Эмили, – я начну для вас вязание. У леди Марии найдется еще пара спиц.
– Да, с удовольствием! Как мило с вашей стороны!
Миссис Ральф как раз сделала паузу и обвела взглядом гостиную. Эмили Фокс-Ситон в тот момент склонилась к леди Агате с вязанием и давала девушке советы.
– Какая щедрая натура! – воскликнула миссис Ральф.
Лорд Уолдерхерст достал монокль и тоже окинул взглядом помещение. Эмили была в черном вечернем платье, подчеркивающем ее широкие белые плечи и крепкую шею; от деревенского воздуха и солнца щеки немного загорели, а свет ближайшей лампы выгодно падал на копну каштановых волос и придавал ей блеск. Эмили выглядела такой нежной и домовитой и с таким увлечением сосредоточилась на обучении, что картина навевала умиротворение.
Лорд Уолдерхерст прослыл человеком немногословным, и общительные женщины считали лорда несколько занудным. На самом деле он осознавал, что мужчине в его положении не нужно прилагать усилий. Женщины предпочтут говорить сами. Они желают говорить, потому что хотят, чтобы он слушал.
И миссис Ральф заговорила:
– Другой настолько простодушной особы я не знаю. Принимает свою судьбу без намека на обиду.