– Психея![3] – воскликнул маркиз сдавленным голосом. Это прозвучало больше как утверждение, чем как оценочное суждение. – Психея!
Маркиз не обращался ни к Эмили, ни конкретно к кому-либо другому. Просто реплика знающего и проницательного ценителя, без намека на восторг, что было любопытно. Лорд Уолдерхерст почти весь вечер разговаривал с Агатой.
Перед сном Эмили зашла к подруге.
– Что вы собираетесь надеть завтра на праздник?
– Белое муслиновое платье с кружевными вставками, шляпку из марлевки, белые туфли и белый зонтик от солнца.
Леди Агата немного нервничала; даже щеки порозовели.
– А завтра вечером? – спросила Эмили.
– Палево-голубое. Не желаете присесть, мисс Фокс-Ситон?
– Нам обеим пора в постель. Вам необходим отдых.
И все же Эмили присела на пару минут, потому что Агата взглядом умоляла ее задержаться.
С вечерней почтой пришли вести с Керзон-стрит – более удручающие, чем обычно. Леди Клэруэй не знала, что предпринять, и ее душевное состояние граничило с истерикой. Портниха подала иск. Этот факт, несомненно, попадет в газеты.
Если не случится чудо, которое предотвратит скандал и спасет нас, все отправимся в Касл-Клэр. А значит, все будет кончено. Невозможно вывести девушку в свет, когда распространятся подобные слухи. Они не любят такие слухи.
Под «ними» подразумевались люди, мнение в Лондоне которых было равносильно закону.
– Отправиться в Касл-Клэр, – запинаясь, проговорила Агата, – все равно что быть приговоренными к голодной смерти. Аликс, Хильда, Миллисент, Ева и я будем постепенно умирать из-за недостатка всего того, что делает жизнь девушек приемлемой – девушек, принадлежащих к определенному общественному классу. И даже если в последующие три-четыре года произойдет что-либо неординарное, будет слишком поздно для нас четверых, да и для Евы, скорее всего, тоже. Стоит только покинуть Лондон, и тебя забудут. Люди забывчивы; это свойство человеческой натуры. Да и как тут не стать забывчивыми, если каждый год в свет выводят толпы новых девушек?
Желая подбодрить Агату, Эмили Фокс-Ситон принялась заверять, что никому не придется ехать в Касл-Клэр, – она умела вселять надежду. Эмили сделала комплимент черному газовому платью и волшебному эффекту серебристых бабочек.
– Полагаю, именно бабочки заставили лорда Уолдерхерста воскликнуть: «Психея! Психея!» – при вашем появлении, – заметила она как бы невзначай.
– Он это сказал? – Леди Агата немедленно сделала вид, будто слова вырвались у нее сами собой.
– Да. – Эмили поспешно замяла тему; тут требовалось много такта. – А черный цвет очень украшает вас и делает образ воздушным. Вы кажетесь почти эфемерной в черном; словно можете улететь в любой момент. И все же вам пора спать.
Леди Агата проводила Эмили до дверей комнаты и пожелала ей спокойной ночи. Она выглядела как ребенок, который в любой момент может заплакать.
– О, мисс Фокс-Ситон, – пропищала она детским голоском, – вы так добры!
Глава 4
На следующее утро, когда мисс Фокс-Ситон шла через сад, в той части парка, что прилегала к дому, царила суета. Уже расставили столы, а корзины с хлебом, пирожными и другой готовой провизией заносили под тент, где планировали кипятить чай. Работники были деловиты и жизнерадостны; завидев Эмили, мужчины брали под козырек, а женщины с улыбкой кланялись. Все отмечали ее доброжелательность и надеялись, что она достойно представит на празднике ее светлость.
– Она трудяга, эта мисс Фокс-Ситон, – сказал один работник другому. – Никогда еще не видел ни одну леди, которая с таким рвением бралась бы за дело. Леди, даже если у них лучшие побуждения, имеют привычку стоять над душой и давать указания, толком не разбираясь, как правильно нужно делать. А она сегодня с утра самолично нарезала бутерброды, а вчера своими руками паковала конфеты. Заворачивала в разноцветную бумагу и перевязывала ленточками, да еще говорила, что дети радуются цветным кулечкам больше, чем обычным, серым. А ведь и правда: для деток красная или синяя бумажка уже подарок.
Эмили все утро нарезала бутерброды и выпечку, расставляла скамьи и раскладывала по столам игрушки. День выдался чудесный, хотя и жаркий, а она была так занята, что едва выкроила время позавтракать. Праздник намечался грандиозный. Леди Мария пребывала в прекраснейшем настроении. На завтра планировалось посещение неких живописных развалин, а вечером – званый ужин. Любимые соседи ее светлости, проживавшие в пяти милях, только что вернулись в свое поместье и, к большому удовлетворению хозяйки, намеревались присутствовать на ужине. Большинство своих соседей она находила скучными и принимала их у себя дозированно, как лекарства. Однако Локьеры были молоды, умны и привлекательны, и леди Мария всегда радовалась, когда они приезжали к себе в Лок одновременно с ее пребыванием в Маллоу.