- Отправьте его в самую лучшую школу, где обучают юриспруденции (услышав такое слово в устах темного крестьянина, ученые недоуменно переглянулись). Пусть выучится законам и станет самым лучшим судьей, тогда никто не сможет к нему придраться. Или не посмеет, если что-то ненароком прилипнет к рукам. Сами понимаете, находясь при должности...
Все поняли и по достоинству оценили этот совет, кроме соответствующей вороны, которая, услышав его, должна была улететь, но не сделала этого, а закаркала так, будто засмеялась.
Среднему сыну грозило стать убийцей и не выпускать ножа из рук, а потому совет был таков.
- Отправьте его в самую лучшую школу, пусть выучится на врача. Тогда не выпускаемый им из рук нож не будет ножом убийцы. Ну, а если и случится прописать ненароком не то средство, на помощь ему всегда сможет придти старший брат...
Вторая ворона последовала примеру первой.
Младший сын был обречен на нищету.
- Пусть станет странствующим рыцарем, такому оболтусу только среди них и место (к счастью для увлекшегося рассказчика, сэр Ланселот был сосредоточен на перепрыгивании большой лужи и последних слов не расслышал). Пусть проявит себя должным образом, и тогда короли будут наперебой звать его к себе на службу за большие деньги, а там, глядишь, отправится к сарацинам и чего-нибудь себе завоюет...
Третья ворона, если можно так выразиться, и клювом не повела.
Зато ученые схватились за бока и, не решаясь в присутствии королевы изъясняться прямо, опять прибегли к помощи латыни.
А Черный Патрик тем временем все ходил вокруг до около кровати и бубнил себе под нос.
- Ничего не понимаю. Вроде все правильно сказал: вора - судьей, убийцу - врачом, нищего - рыцарем... Пора бы уж и честь знать...
Долго бродил, пока, наконец, выкрикнув что-то сердитое, изловчился, ухватил ближайшую ворону за хвост и просто-напросто выкинул в окно.
Наступила мертвая тишина.
- Да тут, оказывается, все проще пареной репы! - воскликнул Черный Патрик и приказал слугам, застывшим в дверях. - А ну-ка, парни, тащите сюда сачок!.. Сейчас мы с ними разберемся...
Но вороны, не дожидаясь, пока принесут сачок и станут с ними разбираться, серыми пулями последовали вслед за первой.
За возникшим всеобщим ликованием как-то позабылось наличие высокого покровителя изгнанных птиц, страшного колдуна, который не заставил себя ждать своим появлением. В спальную, где царила всеобщая кутерьма, где все прыгали, обнимались и на радостях вопили похлеще ворон, влетел огромный черный ворон, хлопнулся об пол посреди со страхом шарахнувшихся в стороны присутствующих, и обратился Кромахи. Вот только хлопнулся он не совсем удачно - об угол кровати. Из глаз у него посыпались искры, полог кровати и простыня начали тлеть, а под правым глазом у колдуна в мгновение ока вздулся здоровенный синий фонарь, что свело на нет эффект от его появления. Не обращая внимания на исходившие от незадачливого колдуна невнятные угрозы, все бросились тушить возникший пожар, а Черный Патрик, со словами: "В человеке должно быть все симметрично, а то как-то некрасиво", подбил Кромахи левый глаз и отправил тем же путем, каким прежде исчезли вороны...
- Это правильно, это по-рыцарски! - одобрительно заметил сэр Ланселот. - С ними, с колдунами, только так и надо. Эх, жалко, меня там не было... Кстати, а где он живет, этот твой Кромахи?.. - И, узнав, что очень далеко, за морем, снова повторил: "жалко..."
Было решено устроить небольшой привал и подкрепить силы - идти по дороге, только с виду казавшейся чем-то твердым, а на самом деле оказавшейся непролазной грязью, было тяжеловато. Погода не улучшилась и не ухудшилась, все окрест по-прежнему выглядело серым и мокрым. Все трое присели на поваленное дерево, и тут выяснилось, что никто не удосужился что-либо прихватить с собой. На всех имелось одно-единственное яблоко менестреля, которое тот без всякого зазрения совести съел в одиночку, заявив, что у него пересохло в горле от длительного рассказа, а ему еще предстоит порадовать их песней, сочиненной им совсем недавно. Необходимо было до темноты найти хоть какое-нибудь убежище, а потому, посидев немного, они двинулись дальше.
Песня в сопровождении волынки, или же наоборот, - сказать невозможно, - состоялась, как только они пришли в движение. Что касается игры на музыкальном инструменте, то мы позволим себе привести цитату из классика, поскольку она полностью соответствовала происходившему.
"Начинал он блистательно: душераздирающей, воинственной нотой, от которой слушатель вскакивал, как ошпаренный. Но вскоре музыкант переходил на пиано, потом на пианиссимо, а последние такты мелодии уже тонули в сплошном булькании и шипении".
В перерывах между вышеописанным действом, шла декламация в лицах, - по крайней мере, так, наверное, полагал менестрель, - поскольку он старательно менял голос и выражение лица в зависимости от действующего персонажа. Если в этой "песне" и присутствовала рифма, то она была глубоко запрятана. Содержание излагаемого сводилось к следующему.
У одного короля имелась красавица-дочь, расставаться с которой он не желал, а потому спрятал ее в высокой башне, доступ в которую имел только он сам и еще пара-тройка доверенных лиц. Тем не менее, нашлись два отважных рыцаря, славных своими подвигами более, нежели своим богатством, которые решились попытать счастья и добыть руку принцессы. Тот рыцарь, который был побогаче, направился непосредственно к королю на переговоры, а тот, который победнее, сомневаясь в успехе, решил действовать (по словам менестреля) умом. Привязав к длинной веревке крюк, а крюк к стреле, он, стоя у подножия башни и стреляя из лука, с какого-то раза все-таки угодил этим своим приспособлением в решетчатое окно наверху. Поскольку замок был древней постройки, он не доверился вполне удачному завершению первого этапа, и для надежности дернул веревку изо всех сил. Окно, часть башенной стены и принцесса в придачу вывалились. Красавица тут же была подхвачена ветром, - юбок на ней было столько, сколько лепестков у бутона розы, - и унесена куда-то в темный лес, а все остальное обрушилось на незадачливого кандидата в женихи. На страшный грохот прибежала охрана, рыцарь был опутан веревками и доставлен пред светлые очи разгневанного короля. Первый кандидат, узнав о том, что его попытались обойти столь нечестным образом, предложил королю дать согласие на поединок, во время которого собирался сделать из второго своей палицей отбивную. Второй был согласен в том смысле, чтобы принять участие в поединке и превратить своим мечом первого в ирландское рагу (stobhach). Но у короля имелись иные виды на ужин, и он предложил рыцарям состязание иного рода, вполне обычное в подобных случаях: кто доставит принцессу ко двору, тот получит ее руку и станет основным претендентом на королевский трон. Поскольку принятие данного предложения никоим образом не отменяло их собственные, рыцари согласились, и тут же, не теряя драгоценного времени, с разницей в один час, отправились на поиски. Первый отправившийся рассудил, что будет гораздо проще, если он дождется своего соперника вместе с найденной принцессой в ближайшей гостинице, вступит с ним в поединок и, решив его в свою пользу, обретет обещанное королем. Так он и поступил: обосновался на первом попавшемся постоялом дворе, стоявшем на единственной достойной дороге к королевскому замку, и принялся ждать. Однако второй рыцарь оказался не глупее первого. Он, не зная о затее первого, поступил аналогичным образом и также расположился, но только во втором, если считать от замка, постоялом дворе, в ожидании, когда появится его соперник...
Не успела песня смолкнуть, как сэр Ланселот непререкаемым тоном заявил, что она сырая и требует серьезной доработки, в связи с отсутствием в ней правды жизни. Принцесса принцессой, она может делать, что ей вздумается, но вот рыцари, если уж они, - да еще в присутствии короля, - предложили друг другу поединок, то избежать его никак не можно, в ущерб чести. Менестрель возражал, утверждая, что поединок вовсе не отменен, а всего лишь отложен, и к тому же не является темой данной песни, поскольку она, прежде всего, о любви. Этот диспут несколько отвлек Владимира от размышлений об отсутствии ночлега и голоде, и неизвестно, к чему бы привел, если бы в некотором отдалении от них на дороге не показался силуэт, передвигавшийся странным манером.