Выбрать главу

   Сэр Ланселот был ошеломлен простотой решения проблемы, которое не пришло ему в голову. Он хлопнул себя ладонью по лбу и застыл, опустив на стол руки так, словно показывал, какую рыбу ему удалось изловить накануне.

   - Скажите, пожалуйста, а не проще было бы почистить ров, или, там, заменить в нем воду? - спросил Владимир.

   Сэр Рыцарь укоризненно взглянул на сэра Ланселота.

   - А вот оруженосцам своим нужно уделять больше внимания, ибо они - суть будущие рыцари, взращенные нами. И если их не обучать должным образом, то мы увидим плоды, подобные этому. Как же можно было очистить ров, если в нем развелось столько пиявок, что даже когда кто-либо проходил по подвесному мосту, они собирались в стаи кровожадно выглядывали из болота в ожидании, что этот кто-либо к ним свалится? Над водой постоянно висели тучи комаров и мошки, ко рву невозможно было приблизиться, не рискуя быть обескровленным... Но даже если бы и возможно, то как, скажи мне, менять в нем воду? И сколько понадобилось бы времени, чтобы ее вычерпать?..

   - Но как же можно запомнить, какой камень на какое место класть? - вдруг усомнился сэр Ланселот.

   - Очень просто. Нужно начинать с подземелий, это и есть самое сложное, как я уже говорил, - начал объяснять сэр Рыцарь. - Аккуратно переносить по одному и класть туда же, где он был прежде...

   В самый разгар поучительной беседы, каким образом следует переносить замки с места на место, вернулся оруженосец хозяина, а затем слуги стали подавать на стол ужин. Скромный, по словам сэра Рыцаря, хотя присутствовало никак не менее пятидесяти блюд. И то, что на блюде лежала одна маленькая рыбка, или, скажем, какой-нибудь рябчик, роли не играло. Зато их было много, и менялись они чрезвычайно быстро.

   Беседа также перескакивала с пятого на десятое, и состояла, по большей части, из воспоминаний сэра Рыцаря, обрывчатых и непоследовательных. Конечно, то, что творилось за стенами замка, его также интересовало, но не в такой степени, как собственная особа.

   - Как обстоят дела с военными походами? - спрашивал он, и тут же пояснял. - К сожалению, по причине возраста я вынужден большую часть время не покидать этих стен, - сэр Рыцарь хлопнул рукой по столу, угодив по блюду. Слетевшее с посуды что-то жареное укатилось под стол, откуда немедленно послышалось чавканье. Владимир наклонил голову и увидел собаку, древнюю, как и все прочие обитатели замка. - Поскольку, - продолжал сэр Рыцарь, - память моя, в отличие от духа, стала значительно слабее. Дело в том, - пояснил он, - что у меня заведено в обычай, отлучаясь куда-нибудь вешать на ворота замка знак, долженствующий сообщить любому приходящему, что хозяин в отлучке. Однажды, отправившись в поход, я почему-то вернулся с полдороги. Обнаружив знак, я не захотел прослыть невежей и решил дождаться владельца. Но того все не было и не было. Я подъезжал к воротам каждое утро и каждый вечер, и уже даже начал было строить хижину неподалеку, когда, наконец, вспомнил, что сам являюсь хозяином замка, в который намереваюсь проникнуть...

   - А что же твой оруженосец? Разве он не сопровождал тебя в поход? - удивился сэр Ланселот.

   - О, мой оруженосец!.. Таких верных людей, как он, нет во всем белом свете, - ответил сэр Рыцарь, целиком и полностью отдаваясь плавному течению своих собственных мыслей. - Я обещал ему золотые шпоры, и он непременно получил бы их, если бы не его постоянная забота обо мне, своем рыцаре. Это может показаться странным, но он, желая обессмертить мое имя в веках, сопровождал меня в каждом походе. Как только начиналась битва, он, в отличие от прочих оруженосцев, вместе со специально нанятым человеком удалялся как можно далее и, взирая оттуда, диктовал ему повесть о совершаемых мною подвигах. Он подвергался страшной опасности, поскольку защитить его, не владеющего оружием, было некому...

   - Почему же он не овладел оружием? - удивился сэр Ланселот.

   - Он приравнял перо и пергамент к мечу и щиту, совершенствуя навык в обращении с первыми. Он создал великий труд обо мне, в котором каждое слово - сущая истина. Когда мне его читали, я сам удивлялся, сколько всего успел понатворить, незаметно для самого себя. Оно и понятно, со стороны виднее... Когда же повествование его было закончено, - по странному совпадению, одновременно с моим последним походом, - он вознамерился продавать его, а вырученные деньги често делить со мной, поскольку, по его справедливым словам, настоящим автором был я. Чтобы привлечь покупателей, он решил к каждому экземпляру приложить копию пера, которым повествование было написано. К сожалению, перья были проданы сразу, в отличие от труда, который, вне всякого сомнения, опередил свое время и будет востребован потомками, ибо содержит описания подвигов, равных которым не видел свет...

   Сэр Рыцарь замолчал, давая возможность присутствовавшим в полной мере насладиться сказанным им словами. Впечатление от которых испортил Рамус, слишком усердо воздававший должное вину, в самом деле, бывшему великолепным. Стоило сэру Рыцарю замолчать, как все услышали тихое, но довольно явственное бормотание.

   - Подумаешь - подвиги, повествование. Да я сам могу написать такое, что весь мир ахнет. Положим, я совершенно не знаю, кто этот рыцарь, но если меня попросят, я готов рассказать о любом его подвиге. Ну вот, к примеру, хотя бы об этом...

   - Только посмей! - неожиданно вскричал сэр Рыцарь.

   - Хорошо, молчу, - покорно пробурчал Рамус и тут же добавил: - Я - не то, что один мой товарищ. Он никогда не умел держать язык за зубами и по этой причине чуть не каждый день получал выволочку. Будь он сейчас здесь, то непременно получил бы как минимум здоровенную затрещину...

   После этих слов, он сам едва не получил затрещину, но успел вовремя погрузиться лицом в лист салата, находившийся на столе прямо перед ним. Рука сэра Ланселота просвистела у него над головой.

   - Оставьте его, - неожиданно добродушно сказал сэр Рыцарь. - Судя по его красному носу, он, должно быть, злоупотребляет вином?

   - Он самозванец, - пропыхтел сэр Ланселот, поскольку, во-первых, Рамус в злоупотреблении вином замечен не был, а во-вторых, цвет его носа в настоящий момент всего лишь казался красным по причине освещения.

   - Ну, пусть его, лишь бы верно служил... Мы ведь, кажется, говорили о замке? Да, он сильно обветшал, так что требует не только переноса, но и ремонта... Поднимаясь сюда по лестнице, вы не?..

   - Упал, - не стал скрывать сэр Ланселот. - Три раза.

   - О!.. Разве это упал?.. Вот, помнится, отправился я как-то в поход. Это был мой первый поход за море, и все казалось в диковинку. Пальмы, под листьями которых могли запросто укрыться от палящих солнечных лучей пятьдесят рыцарей с лошадьми и оруженосцами, великолепные дворцы, заслуживающие быть разграбленными, но исчезающие, как только к ним приближаешься, дикие животные, способные одним прыжком повергнуть наземь опытного воина... Таких, я, правда, не видел. И еще луна, словно из чистого золота, такая большая, что если бы ее переплавить на звонкую монету, лично мне хватило бы этих денег на десять жизней, проведенных в ежедневных пирах... Удача сопутствовала нам, мы выигрывали все сражения, в которые вступали, небо было голубым, а трава - зеленой.

   - Трава? - безмерно удивился сэр Ланселот. - Но разве вы не шли по пустыне?

   - По пустыне? - подхватил сэр Рыцарь. - Значит, песок - желтым. Мы овладели таким количеством добычи, что не в состоянии были везти ее с собой, и оставляли себе только самое ценное, а остальное просто бросая под копыта наших коней как никому не нужный хлам. В конце концов, было решено возвращаться назад, одержав очередную победу. Мы так и сделали, полонив каждый по знатному сарацину и заполучив столько золота и драгоценностей, что вся предыдущая добыча казалась сущим пустяком по сравнению с настоящей. Верные данному самим себе слову, мы повернули обратно, но стоило нам это сделать, как судьба, в свою очередь, повернулась спиной к нам. Дело в том, что навстречу нам двигалось сарацинское войско, попутно собирая брошенные нами вещи. Мы и подумать не могли, что оставляем за собой след, по которому нас безошибочно можно будет отыскать. Разгром был полным. Попробовали бы вы сражаться, когда у вас из доспехов вываливаются драгоценности, а позади, на веревке, мотается взятый в плен с целью выкупа богатый восточный рыцарь! Нас рассеяли по пустыне... Не знаю, что стало с моими товарищами, а я - угодил в плен. То есть, сначала в зыбучие пески, а уж потом в плен. Причем спас меня тот самый рыцарь, которого я вел на веревке. Она оказалась достаточно длинной, а я - достаточно красноречивым, чтобы он вытащил меня вместе с конем. Увы, судьбе было угодно сделать так, чтобы мой спаситель одновременно стал моим поработителем. Конечно, я пытался уговорить его отпустить меня, указывая на то обстоятельство, что, спасши меня от неминуемой гибели, он стал мне вторым отцом, но тут моего красноречия не хватило, и его природная жадность одолела отцовское чувство. Он заключил меня в высокую башню, словно какую-нибудь принцессу. Следует отдать ему должное, со мной обращались достойно моему высокому званию, и если бы не неволя, то вряд ли можно было пожелать лучшей жизни. Я ужасно страдал в ожидании выкупа, и, в конце концов, начал выцарапывать на предметах посуды, на и в которых мне приносили еду, рисунки, свидетельствовавшие о моем бедственном положении. После этого я выбрасывал их в окно, в надежде, что какой-нибудь соотечественник, подобрав мое послание, составит заговор с целью моего освобождения. Соотечественников было много, поскольку, как вы понимаете, война - это еще не повод для прекращения взаимовыгодной торговли - но мои послания к ним не попадали, а может быть, они, получив драгоценную посуду, не обращали внимания на мои рисунки. Сарацин несколько раз делал мне замечания, чтобы я прекратил, но я не мог этого сделать, - мне хотелось поскорее обрести свободу. В конце концов, после того как я отправил за окно последний предмет десятого сервиза, - каждый на восемьдесят персон, - терпение его лопнуло, и он, не дожидаясь выкупа, повелел выкинуть в окно меня. Сотрясение от моего падения было таково, что рухнуло несколько зданий. Они ведь строят из глины, не будучи знакомы с истинной... этой... как ее... архитектоникой... Надеюсь, мой уважаемый гость простит меня за то, что я, поддавшись воспоминаниям, невольно перешел на греческий?