К счастью, рядом не наблюдалось ни одного дома, так что наш тяжкий труд остался незамеченным. Единственным свидетелем был еж, который с пыхтением шел через кладбище. У меня пересохло во рту. Я пожалел, что мы не взяли с собой воды. Стало так жарко, что я снял пиджак и повесил его на ветку ближайшего дерева.
Церковные часы били каждые пятнадцать минут. К половине третьего я взмок, как мышь. Зато яма наконец-то достигла приемлемого размера.
— Пошли за ней, — сказал я Каро.
— Я думала, глубина могилы два метра.
— По закону — да. Но прими во внимание, что мы занимаемся не совсем законным делом.
— Не ворчи.
— Что? Ты совершила убийство, я теперь надрываюсь, чтобы тебе помочь, а тебя глубина могилы не устраивает?!
Спор утих сам по себе, когда мы подошли к машине. В молчании мы с Каро взялись за одеяло и потащили труп на кладбище. Раздался странный звук — будто на землю упала монетка. Я посветил себе под ноги, но ничего не заметил. Мы подтащили тело к могиле и пинками столкнули в яму. Ветер все дул. Деревья скрипели и гнулись.
Казалось, нигде в мире не осталось ни света, ни радости.
Я принялся закидывать могилу землей. За спиной раздался смешок. Я обернулся.
— Что тут смешного?
— Ничего, — пожала плечами Каро.
— А что же ты смеялась?
— Я не смеялась.
Мы замерли, прислушиваясь к случайным шорохам и вглядываясь в темноту. По дороге проехала машина. Деревья снова застонали. Ветер играл привычную симфонию в проводах. В довершение всего начал накрапывать дождь.
Я лег на спину среди опавших листьев, подставив лицо под холодные капли. Каро утрамбовала землю и вернула венки на место. Ее легкомысленность уступила место ледяной решимости. Вскоре последнее пристанище Алана Бивиса выглядело весьма благопристойно. Каро посветила фонарем на землю, проверяя, не обронили ли мы чего.
Включенные на полную «дворники» с трудом справлялись с потоками дождя.
— Хорошо, что дождь, — заметила Каро. — Следы смоет.
Я поразился ее спокойствию.
— Это все, что ты можешь сказать?
— А что я, по-твоему, должна сказать?
— Ты только что кого-то убила. Я не жду, что ты почувствуешь угрызения совести, я тебя слишком хорошо знаю. Но чувствуешь же ты хоть что-то!..
— Слушай, — устало заговорила Каро, — мне на эту женщину плевать. Взгляды из каменного века. Самомнение выше крыши. Прическа — как у невесты Франкенштейна. Из-за таких, как она, наша страна прозябает в дерьме. Эту Матер следовало убить много лет назад — когда она ребенку руку обожгла. И что? Ей все сошло с рук. Некоторые за мошенничество в тюрьме по семь лет сидят, а эта сучка искалечила ребенка и даже под суд не попала. Так что мне наплевать! Ясно? Мне плевать на Джанет Матер. Меня волнует только то, как бы нас не поймали.
— А как же твое хорошее поведение?
— Из-за него все и приключилось, — объяснила Каро. — Скажем прямо, я плохая. Мстительная, злопамятная. Когда я пытаюсь быть хорошей, во мне растет раздражение. Как в том стихотворении Уильяма Блейка[2]: «Враг обиду мне нанес — я молчал, но гнев мой рос». Когда Матер попросила меня привести сад в порядок, больше всего на свете мне хотелось ее убить. Вместо этого я смирилась. Когда я узнала, как она обошлась с Дейлом, мне захотелось сначала сжечь ей руки, а потом — убить. Так что в удар лопатой я вложила всю накопившуюся ненависть.
— Весьма любопытно, — согласился я. — Только вряд ли твой поступок одобрят присяжные.
Я чувствовал на руках омерзительный запах миссис Матер.
— Господи, Каро, ну скажи мне что-нибудь хорошее! — попросил я. — Чтобы мир перестал казаться огромной могилой.
— Я беременна, — произнесла Каро.
— Да нет, что-нибудь настоящее, — терпеливо объяснял я. — Не надо ничего сочинять.
— Это правда. Я сдавала анализ. Срок девять недель.
— Почему ты раньше не сказала?
— Ждала особого случая.
У дома я полез в карман за ключом — и не нашел.
— Надо вернуться, — предложил я. — Наверное, выпал на кладбище.
— Ничего он не выпал. Лежит себе где-нибудь в доме.
Мы открыли дверь ключом Каро и вошли. Тлетворный запах все еще витал в коридоре, словно призрак Джанет Матер незримо наблюдал за нами. Мы кинули грязную одежду в стиральную машинку, счистили грязь с ботинок и с лопаты. К тому времени, как мы наконец приняли душ, было уже часов пять.
Каро нырнула под одеяло и стала ко мне приставать. Я не особенно жаждал секса, но она действовала так вдохновенно, что вскоре я был готов. Каро оседлала меня и выгнулась дугой, чтобы мой член вошел в нее как можно глубже. Она кончила и, сладко содрогнувшись, прошептала: