Образ князя–волхва, предводителя дружины, всесильного колдуна, оборотня нашел отражение в былинах. В былине о Вольге (Волхе) Всеславьевиче он. воин, богатырь, оборачивается то щукой, то волком, то птицей.
Волхвы, кудесники еще длительное время после принятия христианства имели влияние на народ. В XI–XII вв. на Руси вспыхивали восстания под предводительством волхвов, в том числе вызванные теми или иными стихийными бедствиями, причины которых, по убеждению народа, могли прозреть и устранить волхвы.
Под 1024 г. в летописи рассказывается о появлении во время голода волхвов в Суздале «по дьяволю наущенью и беснованыо», которые избивали стариков, державших, по их словам, урожай. Князь Ярослав казнил их, говоря, что Бог за грехи наводит бедствия, «а человек не весть ничтоже». Под 4071 г» содержится целый ряд рассказов о волхвах. «Волхв прельщен бесам, пришел в Киев, пророчествуя, что Днепр потечет вверх, а Русь поменяется местами с Грецией» Невегласы (невежды. — М. В.) послушали его, а верные смеялись:
»Бес тобою играет на пагубу тебе». И, действительно, в одну ночь он пропал без вести…» По Уставу святого Владимира церковь преследовала всякие виды волшебства, «хотя и не смертною казиию; иногда, впрочем, она даже брала их (волхвов. — М. В.) под свою защиту (Серапион Владимирский). Их более преследовала светская власть за совершение уголовных дел и за возмущение народа» (Рязановский, 1915). Постепенно роль «волхвов и кудесников» становится менее значимой (все более сосредоточиваясь в сфере частной жизни), однако историко–литературные памятники продолжают упоминать о волхвах вплоть до XVIII в.
В 1689 г. в Приказе Розыскных дел допрашивался «волхв Дорофейка», который показал, что стольник Андрей Безобразов просил его «напустить по ветру на великих государей, чтоб они были к нему добры». «Волхв Дорофейка объявился нижегородским посадским, ремеслом коновал и рудомет, умеющий бобами ворожить, и на руку людей смотреть, и внутренние болезни у взрослых и у младенцев узнавать, и лечить шептами, — и показал, что–де его научил этому ремеслу нижегородский коновал Федор Бобылев. О найденных же в его сумках бобах, травах и росном ладане Дорофейка показал, что бобами он разводит и угадывает, а ладаном оберегает на свадьбах женихов и невест от лихих людей — от ведунов; а траву богородицкую дает пить людям от сердечныя болезни, без шептов; а рвет–де тое траву летом в Рождество Иоанна Предтечи с шептами: «К чему ты, трава, годна, к тому будь и годна»… При этом Дорофей добавил: «Он же–де и зубную болезнь лечит, и щепоту и ломоту уговаривает и руду (кровь) заговаривает». Сознавшись под пыткой, что он царя Петра Алек–сеевича видел и стихи «о назначении тоски по Андрее Безобразове по ветру пустил» волхв (вместе со стольником) был казнен» (Труворов, 1889). Нельзя не заметить, что «волхв Дорофейка» в этом «государственно важном деле» характеризуется в общем–то так же, как колдун деревенских поверий XIX–XX вв. «Стихии же представляют собою заговор.
Название «волхв» было усвоено, сохранено и некоторыми раскольничьими сектами: родоначальников людей Божиих, Данилу Филиппова и Селиванова, зарод «положительно признавал «великими волхвами»«. Появление «великих волхвов» сопровождают стихийные бедствия и потрясения. Они наделяются Голдовскими способностями» даром пророчества и провидения; они не только посредники между Богом и людьми, но и воплощение Бога на Земле — в облике великих волхвов проглядывают черты наделяемых особым могуществом и влиямием волхвов–кудесников Древней Руси: «антропоморфическая апотеоза люхей, особенно вещих, каковы волхвы и богатыри, весьма обыкновенна как в славянской, так в особенности в финской и даже отчасти в татарской мифологии. По языческому верованию восточных славян, веривших в оборотней всякого рода, всякий великий волхв мог «сесть в боги», и невегласи, т. е. невежды с золной верой баснословили даже в XVII в. будто старший сын мифического Словена сел в боги…» (Щапов, 1906).