Что ж, она удивилась бы еще сильнее, если бы сейчас могла наблюдать за констеблем Домби.
Выждав немного, пока улочка не забудет о происшествии возле полицейской тумбы, толстяк огляделся по сторонам и шмыгнул в подворотню ближайшего дома. Там его уже ждал тот самый неосторожный на язык мальчишка-газетчик. На его лице не было и следа слез или страха перед грозным представителем закона.
– Сэр, мистер Домби! – громким шепотом проговорил он. – Я все правильно сделал?
– Да, Сэмми, – кивнул усач и с хмурым видом надвинулся на мальчика. – Но никакого разговора о снежках не было. Мне следовало бы как следует выпороть тебя и твоих дружков-газетчиков за каждый снежок. Все должно было быть в тайне! Признавайся, кому разболтал, негодник!
– Сэр, я тут ни при чем! Клянусь вам!
Констебль пристально поглядел на мальчишку.
– Ну ладно. Поверю на слово. Поверю и вычту пять фунтов.
– Но, сэр… – заканючил Сэмми. – Я заслужил свою награду! Я ведь все сделал, как вы велели!
Констебль достал из кармана мятую купюру в пять фунтов.
– Будешь ныть, все заберу, хорек, – пригрозил он.
Мальчишка схватил бумажку и бросился наутек, пока злой констебль не воплотил угрозу в жизнь.
Мистер Домби закурил папиретку (вся его голова тут же окунулась в темно-синее облако дыма от табака «Морж»), после чего выбрался из подворотни под снег и двинулся к своей тумбе, насвистывая песенку «Побитые шушерники горько рыдают». Настроение у него было лучше не придумаешь: в кармане лежало пятьдесят фунтов, заработанных за очень непыльную работенку. Будет на что как следует покутить в полицейском пабе «Колокол и Шар» в новогоднюю ночь.
Подойдя к тумбе, он разжег горелку и поставил греться чайничек. Почувствовав, что на него глядят, он усмехнулся и приставил два пальца к краю шлема, сообщаю наблюдателю, что дело, мол, сделано.
Человек в низко надвинутом на глаза котелке, стоявший у скопления труб возле бакалейной лавки «Жестянка Желли», кивнул и двинулся в сторону площади Неми-Дрё. Может, констебль и выполнил то, что от него требовалось, но вот его дело было еще слишком далеким от завершения.
Все только начиналось…
***
10 часов утра. 14 часов до Нового года.
Зои Гримм боялась моргнуть, ведь «Моргнуть – чудо спугнуть». Так когда-то говорил ее папа. А Зои меж тем ждала чуда. Ждала до головной боли. До чесотки в носу. До щекотки в пятках.
В прихожей было темно. Зои Гримм любила темноту: в темноте все становилось незначительным и неважным, мысли замедляли лихорадочный бег, а еще в темноте так приятно думать и спать. Зои была еще той соней…
В прихожей тянуло холодом. Холод она тоже любила. Зима – ее время. Все поскальзываются и так забавно пытаются удержать равновесие, размахивая руками. А еще все носят теплые пальто и громадные шубы, и все равно мерзнут. Ее смешили красные носы этих нелепых горожан. А как они забавно чихают! Сидя у своего окна и наблюдая за площадью, Зои Гримм коллекционировала городское чихание: тоненький скованный дамский чих, сопливый детский чих и протяжное басовитое чихание увальня-констебля Уилмута у полицейской тумбы…
Но сейчас она совсем забыла о своих излюбленных зимних забавах. Зои стояла у двери. За дверью стоял почтальон.
– Что там? – пробормотала она, даже привстав на носочки от возбуждения. – Что же ты принес?
С мерзким птичьим карканьем «Трыннь! Трыннь!» зазвенел механический звонок. Уже во второй раз.
Зои не спешила открывать. Она вовсю мечтала. Мечтала и грызла ногти.
Близился Новый год. Лучший день в году. Лучший день в Габене! Никто не хмурится (почти). Никто не ворчит (снова почти). Дым поднимается из труб. Во́роны в смешных цилиндрах бродят по заснеженным водостокам. На углах стоят снеговики, и не все из них такие же нахальные типы, как мистер Пибоди. Ели наряжаются, словно дамы. Обжоры уже точат вилки. Все в ожидании… И самое главное – подарки!
Зои ждала свой подарок. Истово. Или вернее, неистово. Ждала всего ночь и утро, но для нее будто бы прошел целый год: о, она умела себя накручивать не хуже клубочков ниток, которые наматывает какая-нибудь прядильщица.
И вот она дождалась. Почтальон стоит под снегом. Кутается в шинель. Дует на озябшие пальцы. Он снова тянет за цепочку.
Трыннь! Трыннь!
А Зои все мечтает… Она перетаптывается в прихожей. И придумывает всякое. Канун — лучшее время, чтобы помечтать. И то верно: когда, если не сегодня? Когда еще прикажете ждать чуда? Чуда в картонной коробке и в пестрой упаковочной бумаге. Перевязанного ленточками чуда.